Джейн Александер - Корпорация IMAGEN [litres]

Так вот какой он, этот вкус победы.

Снаружи шумно спорили двое мужчин, крича друг на друга, бросаясь угрозами и оскорблениями. Слышно, как распахнулось окно соседа, и его крики добавились к их крикам: «Ну-ка, заткнулись там оба! Или я спущусь и заставлю вас!» Она включила на планшете последние новости. Прибавила громкость, чтобы заглушить ссору.

Когда журналист, друг Никола, впервые рассказал эту историю, репортеры, казалось, засомневались. Они-то разматывали события с точки зрения конфиденциальности, делая акцент на то, что IMAGEN планировала делать с конфиденциальными данными. Борцы за гражданские свободы возмущались, остальная часть общества равнодушно молчала. Но как только просочилась информация о клинических испытаниях, настроения изменились. Снимки из клиники «Рафаэль-Хаус» сменялись аудиофайлами интервью с родственниками пациентов. Результаты испытаний комментировали говорящие головы нейробиологов и синтетических биологов. Сто тысяч пользователей Игры Воображения очнулись и поняли, что они принимали: синтетически сконструированные биомолекулы, реагировавшие на окружающую среду. Небезопасный продукт, проштампованный Департаментом инноваций. История вспыхнула и разгорелась ярким пламенем.

Теперь все внимание было приковано к волне протестующих, собравшихся у офиса IMAGEN. Кэсси смотрела на экран, переключаясь между каналами. В этой неоднородной массе выделялись разные фракции. Некоторые носили значки и рубашки, указывающие на их принадлежность к «Кампании За Реальную Жизнь». Другая группа людей стояла под транспарантом с логотипом «Свобода» и печатным лозунгом: «Руки прочь от моих персональных данных». Третья группа не носила ни значков, ни транспарантов. Женщины и мужчины, прилично одетые, но взъерошенные, молодые и старые, и всех возрастных групп между ними. Казалось, их связывало общее выражение лиц, общая манера поведения: раскрасневшиеся лица, решительный настрой. Они не скандировали, не листали газеты. Они напряженно, настойчиво разговаривали друг с другом и с репортерами.

– Я бы не пожелал такого своему злейшему врагу, – тихо говорил мужчина в офисном костюме.

– Считала, что дело во мне, но теперь… это была не моя вина… разрушившая мой брак… – громко произнесла пожилая женщина в микрофон репортера. – Пришлось продать дом, потому что мы не могли жить рядом друг с другом, слишком неудобно, чтобы терпеть… – Ее щеки покрыл румянец, на лице застыло выражение растерянного негодования.

Все это было так знакомо, и Кэсси поняла почему. Слушать этих людей – все равно, что сидеть на собрании их кружка, когда свинка шла по кругу. Истории у всех разные и тем не менее одинаковые. Но она продолжала смотреть, слушать, надеясь услышать что-то новое. Услышать про подключение, которое, к счастью или несчастью, произошло не с соседом сверху, или соседом по квартире, или партнером, кто спал рядом каждую ночь. Про подключение на расстоянии не нескольких метров, а миль.

С тех пор как Освальд объяснил природу подключений, эта тихая и упрямая мысль не покидала ее. Каждый раз, когда она всплывала в голове, просила обратить на себя внимание, Кэсси старалась отвернуться, но та не оставляла ее в покое.

Есть ряд факторов, необходимых для подключения. Развитые сети. Состояние сна. Сильный эмоциональный подъем. И близкое расстояние.

Близко, как Льюис спал рядом с ней.

Как Морган спала этажом выше.

Как в первый раз, когда она нашла Алана: на садовой скамейке возле его палаты, и их разделяла только стена. Считалось ли расстояние во всех этих случаях достаточно близким? Достаточным для того, чтобы подключение было настоящим?

Как на заднем сиденье машины, припаркованной в кустах возле клиники, и это был последний раз, когда она его нашла. Протягивая руки сквозь хаос, за мгновение до того, как подключения стали гаснуть, они двое совпали в страхе, ее ужас и его ужас. Словно на секунду их пальцы соприкоснулись.

И будто ничего между ними не было.

Будто ничего.

Все это время вопрос оставался неизменным. Что считать настоящим? Те бесчисленные разы, когда она надевала приемник, находясь у себя в городской квартире, в тридцати милях от клиники, и Алан ждал ее там, где они всегда встречали друг друга. Но ведь это слишком далеко? Между ними всегда было слишком большое расстояние.

Невыносимо признать, что факторы, о которых она знала теперь, являлись правдой. Как же тогда она воображала все это? Ладно там, водопад и шум дождя. Но не прозрачную же белизну его кожи, раскрашенную веснушками и футбольными синяками. Не чистейшую голубизну его глаз. Нет, как она могла чувствовать его так близко к себе, что даже воздух не смог бы проникнуть между ними? Его ритм. Подъем его груди на вдохе и падение на выдохе. Сильный, ровный стук сердца. Как вдыхала его тепло, запах уюта от его волос? Как его слова, обращенные к ней, могли быть текстом, который она сама заставляла его произнести?