Анджей Савицкий - Драконовы кончары (Smocze koncerze)

- Так это визирь выделил нам это жилище? И кто же, если можно знать? – спросил Пиотровский.

- Сам великий Кара Мустафа отдал такой приказ, - с уважением ответил янычар. Он вознес глаза к небу в притворном вдохновении, благодаря Аллаха за столь великолепного начальника, после чего подмигнул панцирному и рассмеялся.

Веселье суповара было чрезвычайно заразительным, так что пан Михал тоже усмехнулся. Для обоих было очевидным, что, предоставляя полякам в спешке опорожненный госпиталь, визирь делал это им назло, желая сделать жизнь как можно менее приятной. Только оба не имели на процесс ни малейшего влияния, а посол должен был за подобную милость визиря еще и поблагодарить.

Они вышли наружу, и Пиотровский махнул поручику Мерославскому. Вся панцирная хоругвь уже находилась во дворе. Солдаты спешились с лошадей и собрались вокруг колодца, из которого как раз вытаскивали первую бадью с водой.

Лишь бы только из злости Мустафа паша не приказал бы этот колодец отравить, - подумал пан Михал.

- Откройте все ставни в хане, - приказал он поручику. Вынесите все кровати, сенники свалите в одну кучу и спалите. Слишком вонючие или измазанные гноем койки тоже сжечь.

- Есть, - кивнул Мерославский. – Вообще-то, было бы лучше спалить всю эту халабуду. Но это, возможно, когда будем выезжать.

Несколько панцирных осталось при лошадях, занимаясь добычей воды из колодца и заполнением ею деревянных корыт; остальные ввалились за поручиком в средину. Через пару мгновений из глубины хане раздалась громкая ругань и проклятия. Окна растворились и через них полетели койки, чтобы с громким треском развалиться на дворе. Пам Михал с Абдулом отошли в тень, отбрасываемую сараями. Прежде чем панцирные убрали изнутри все госпитальное снаряжение, несколько солдат с наиболее слабыми желудками сомлели, их начало рвать, потом они улеглись в тени рядом с офицерами. Измученные жарой панцирные стащили с себя кольчуги, кольчужные капюшоны и мисюрки, некоторые вообще разделись до пояса. Интересно все это пока что не выглядело, так что Пиотровский пока что не собирался высылать всадника с приглашением для начальства. Подобными видами и неудобствами канцлера Гнинского лучше было не нервировать.

Ко всему прочему, совершенно без предупреждения, во двор заехали непрошеные гости. Пан Михал недовольно сморщил брови. Кавалькаде всадников и телег предшествовали гусары в обязательных леопардовых шкурах и с крыльями во главе с поручиком Семеном Блонским, наглым и спесивым сарматом, который с презрением относился ко всем, стоящим ниже его. Рядом с ним ехал молодой и любезный Якуб Кенсицкий, с другой же стороны – его уже гораздо менее любезный кузен Кшищтоф Кенсицкий. Их сопровождал ксендз Вавжинец Лисецкий в белой рясе ордена цистерцианцев. Телеги сопровождали полтора десятков гусарских челядников-почтовых и несколько измученных солнцем и похмельем, а по этой причине, менее энергичных рыцарей.

- Панцирные чего-то размякли, - заметил Кшиштоф Кенсицкий, гусарский товарищ двадцати с лишком лет, рябой на лице после пережитой в детстве оспы, зато одаренный необычно светлыми, синими глазами.

Семен Блонский ехидно усмехнулся в усы и в качестве приветствия кивнул пану Михалу.

- Мой привет, господа! Вижу, что вы успели не только подружиться с бусурманином, но даже выбиваете сенники, оставшиеся от его побратимов. Разве пристойно нечто подобное солдату, служащему Речи Посполитой.

- Да успокойтесь, сударь, - фыркнул ксендз Лисецкий. – Его милости Пиотровскому приходилось и не такими вещами заниматься во время посольства к туркам. Якобы он посещал султанский лагерь во время неудачного похода подольского чесника, пана Карвовского. Не уважили тогда посольского достоинства, всех сопровождающих чесника ограбили догола, избили, а после того разные неприятности им строили. Слишком все это гадко, чтобы рассказывать… Так или иначе, те, что спаслись, и вправду многое пережили, так что ничего удивительного, что могли болеть разумом.

- Ну, я такого не слышал, чтобы от насилия в зад бусурманели, - Семен усмехался все шире. – Слыхал я, что чесника Карвовского тоже обокрали, так что пришлось домой, в страну, ему пешком возвращаться, а ордынцы сзади его по пяткам розгами угощали. Если так к послу отнеслись, страшно подумать, что сделали его не столь значащим товарищам. И, видно, всю дорогу с ними содомией занимались. Так может от них наш панцирный так поганых полюбил? Ничего удивительного, что с янычарами так братается и приказывает военным после них грязь убирать.