Сергей Волчок - В бой идут… Книга первая

Старушка закончила потрошить зарубленную Цитамолом лису. От скелета на охоте была большая польза, которая, правда, могла обернуться и большими проблемами – на «нечистую силу», как обзывала его Семеновна, агрились все, даже зайцы. Поэтому выслеживать никого не приходилось, главным было не собрать «паровоз».

– И здесь пусто! – раздраженно резюмировала хилерша-потрошительница, отправив шкурку и мясо в сумку. – Что за жизнь пошла? Жилья своего нет, денег нет, лута нет, ладу в семье – и то нет! Ну вот кто этого сапога за язык тянул? Ну что он, не понимает, что ли, что Андрюшка – еще подросток практически? Ну разве ж можно в таком возрасте так человека унижать?

– Человека ни в каком возрасте нельзя унижать, – поддержала тему травница, сортировавшая очередную набранную охапку, – а Митрич просто привык в своей армии на людей орать – да так и не поймет, что давно уже не в казарме. А нынешние дети – совсем не то, что мы в их возрасте были. Они в своей жизни ни ремня, ни даже угла обычно не видели. Андрюшка, вон – единственный ребенок, как я понимаю, ему всю жизнь в рот заглядывали: «Андрюшенька то, Андрюшенька се…». А потом жизнь ключом по голове настучала, объяснила, что он не милый, не дорогой, не любимый и не единственный[143]. Сколько подростков на этом ломается? Вспомни, каким он был, когда мы познакомились!

– И не говори, подруга! – охотно откликнулась Семеновна. – Только-только он с нами отошел немного, только-только улыбаться начал, все успокоилось – и вдруг БАЦ! Вот такое услышать. И от кого – от лучшего своего друга, от учителя можно сказать! Ну как так можно?! Нет, Светка, давай сворачиваться, не играется мне сегодня. Половина седьмого уже – хватит, наработались, шабаш. И вояке этому пиши – пусть вылазит уже из игрушки. И в Молоди тащиться нечего – только зря время терять. Здесь распадок укромный, до завтра здесь тела поваляются, никто и не найдет. Все, выходим, Андрюшке звонить будем. Что-то неспокойно у меня на душе.

– Хорошо, – кивнула Светлана, которая уже набивала текст, судя по всему – писала Митричу. Не отрываясь от этого занятия, она обратилась ко мне, – Мить, поставь своего скелета на охрану, все спокойнее будет.

– Хорошо.

Я подошел к Цитамолу. Скелет преданно смотрел мне в глаза, улыбаясь во все зубы. Цитамол был единственным из нашей компании, кто пребывал не просто в хорошем, а в прекрасном настроении. Скелет был создан для войны, а воинам нет ничего хуже, чем сидеть без дела и не иметь возможности проверить свое умение побеждать. Выход из подземелья, где годами ничего не происходило, и последовавшая за этим прокачка, сопровождавшаяся многочисленными победами над разнообразной лесной скотиной, сделали его самым счастливым скелетом в мире. А мбвана, предоставивший ему эту возможность, превратился для него в нечто вроде полубога.

– Цит, мы выходим. Присмотри, пожалуйста, за телами. Плащ только не снимай, здесь до деревни недалеко, мало ли кто забредет. Завтра мы вернемся как обычно. Спокойной ночи. Не забывай считать.

– Мбвана не волнуйся, Цит все сделать. Если кто придет – Цит его победить.

– Нет-нет-нет! Сколько раз тебе говорить: если появляются чужие – ты прячешься. В бой вступаешь, только если они заметят тебя или наши тела и попытаются сделать что-то нехорошее. Понял?

– Понял. Спокойной ночи, мбвана.

Через пятнадцать минут мы все вчетвером уже сидели на нашей «кухоньке».

– Жвони, сапог! – с угрозой повторила Семеновна, традиционно облаченная в засаленный халат.

– Да звонил я! – оглушительно рявкнул Митрич, запихивая в ухо слуховой аппарат – весь день звонил, толком не работал. Что я – не понимаю, что ли? Не берет он трубку, скидывает звонки! Не берет!

И он развел руками.

– Хорошо, – ответила невозмутимая Светлана, сидевшая с идеально прямой спиной, и раскрыла свою сумочку, которую так и хотелось назвать старорежимным словом «ридикюль»[144]. Не глядя, что-то перебирала внутри. Она традиционно представляла полный контраст подруге – строгое шерстяное платье с кружевными воротничком и манжетами, седые волосы собраны в аккуратную прическу. Вот как она умудряется не растрепать волосы в капсуле?

Меж тем Светлана извлекла из сумки мобильник и повернулась к Митричу.

– Номер диктуй.

– Девятьсот три, два, двенадцать, восемьдесят пять, ноль шесть[145].

Пошли гудки. Светлана переключила аппарат на громкую связь. Андрей долго не отвечал, наконец, на восьмом, что ли, гудке, в трубке прозвучало: