Чайна Мьевилль - Нью-Кробюзон [Трилогия]

Дерхан вошла в здание и миновала сторожа, не отозвавшись на его вопросы, как будто была глухой. Он повысил голос, но она все равно не отреагировала. Поднялась по лестнице на второй этаж, где находилось три палаты. И там… приступила к делу.

Она запомнила, как проходила мимо кроватей, устланных чистым, но ветхим бельем, мимо широких стрельчатых окон, полных холодного света, мимо хрипящих полутрупов. Усталому монаху, что засеменил навстречу и спросил, что ей надо, она сбивчиво солгала о больном отце, он-де пропал, ушел ночью из дома умирать и, может быть, попал сюда, к вам, ангелам милосердия. Монах сжалился и слегка заважничал от сравнения с ангелом; как бы то ни было, он разрешил Дерхан остаться и поискать. Та спросила, где лежат самые тяжелые, и опять пустила слезу, сообщив, что отец на волосок от смерти. Монах показал в другой конец огромной комнаты, на высокую двустворчатую дверь.

Дерхан прошла через эту дверь и оказалась в аду, где владычествовала смерть. Попавшие в эту палату могли рассчитывать самое большее на постель без клопов. Юная монашка с полными неизбывной скорби глазами, бродившая по проходам, иногда останавливалась у койки, убеждалась, что пациенту суждена скорая смерть, но он еще жив.

Дерхан тоже остановилась у спинки кровати, заглянула в висящую на ней табличку, прочитала диагноз и рецепт. «Легочная гниль. Обезболивающее — 2 лауданума через 3 часа» . И рядом — другой рукой: «Лауданума нет» .

Для больного, лежащего на соседней койке, недоступным лекарством была спорровая вода. Для третьего — судифил кальциаха, который, если Дерхан прочитала верно, избавил бы несчастного от кишечного распада за восемь уколов. И так — по всей палате. На каждой койке табличка с бесполезной информацией. Каждого пациента можно было бы избавить от страданий, если бы…

Дерхан вспомнила, зачем она пришла.

Окинула палату цепким взглядом — взглядом охотника на полумертвеца. Смутно осознавая критерий отбора: в здравом уме, и живет не последний день. Стало совсем уж тошно, до глубины души. Ее заметила медсестра и приблизилась, ничего дурного не заподозрив, просто решив спросить, кого или что ищет посетительница.

Дерхан пропустила вопрос мимо ушей, ее холодный взгляд скользил по палате. Она прошла через всю комнату, остановилась возле изнуренного старика — ему, судя по табличке, предстояло жить еще неделю. Он спал с открытым ртом, пуская слюни и гримасничая во сне.

Вдруг стало страшно — она поймала себя на том, что подсознательно применяет к ситуации совершенно непригодные этические оценки. Хотелось кричать: «Кто тут милицейский стукач? Кто был насильником? Кто убил ребенка? Кто пытал?»

Но она остановила поток мыслей. Им не место. Чего доброго, до сумасшествия доведут. Нет у нее выбора. Есть только жестокая необходимость. Дерхан повернулась к монашке. Та семенила вдогонку, градом сыпала возмущенные вопросы и упреки. Но пропускать их мимо ушей было несложно.

Дерхан запомнила свои слова, они звучали так, будто их произносил кто-то другой.

Этому человеку осталось жить недолго.

Монахиня перестала шуметь, кивнула.

Ходячий ли он, спросила Дерхан.

Помедлив, медсестра ответила утвердительно.

Сумасшедший?

Оказалось, нет.

Он мне нужен, сказала тогда Дерхан, я его забираю.

Изумленная и рассерженная медичка накинулась на нее, и тут же Дерхан дала волю чувствам, и брызнули слезы, и она испугалась, что сейчас взвоет от отчаяния. Поэтому закрыла глаза, стиснула зубы и зарычала — да так страшно, что монашенка враз умолкла.

Дерхан снова посмотрела на нее и перестала плакать.

Она вынула из-под плаща пистолет и прижала ствол к животу монахини. Та глянула вниз — и пискнула от ужаса.

Пока медсестра, не веря своим глазам, таращилась на оружие, левой рукой Дерхан вынула кошелек — остатки денег Айзека и Ягарека. Показала его монахине, та поняла, чего от нее ждут, и раскрыла ладонь. И Дерхан высыпала на нее банкноты, золотой песок и старые монеты.

— Забирай, — проговорила она дрожащим голосом. Мотнула головой, указывая на соседние кровати, со стенающими, мечущимися больными. — Вот этому купи лауданум, а вон той кальциах. Кого можно — вылечи, другим дай спокойно умереть. Бери деньги, с ними ты поможешь многим, а этого я заберу. Разбуди, скажи, что он должен идти за мной. Скажи, что я способна ему помочь.

Рука с пистолетом тряслась, но ствол был направлен на монахиню. Дерхан сомкнула пальцы медсестры на кошельке. В округлившихся глазах плескалось изумление, непонимание.