Денис Калдаев - Создатель [litres]

Протер глаза, сделал глубокий вдох.

– Не смей о нем думать , – продолжала она. – Они имплантировали тебе воспоминания о любви. Арти никогда тебя не любил, Декарт.

– Ложь, – выдохнул он.

Обессиленный, продрогший, он приподнялся на локтях и сел.

– Я чувствую себя мертвой с того дня, когда он погиб.

– Погиб? – пробормотал он. – Арти умер седьмого марта. У него опухли лимфоузлы, это был вирус Лиссеца… Он умер у меня на руках!

– Нет никакого вируса Лиссеца и никогда не существовало. Ты даже не проверял, Декарт. Ты верил искусственным воспоминаниям.

– Мы ездили на обследование… Ты разве не помнишь этого?

– Этого не было.

Ее голос был холоден.

– Ты сам оплатил имплантацию.

– О чем ты говоришь?

– Ты совсем сошел с ума со своим Создателем. Ты хотел, чтобы Арти верил в него так же фанатично, как и ты. Ты заставлял его учить заветы Маркуса. Ты даже не пытался заинтересовать сына, насильно вдалбливал эту чушь в его бедную головку.

Небо висело над головой, как низкий потолок. Волны, догоняя друг друга, плескались и рокотали. В вышине, кружа над статуей Маркуса, крикнула чайка.

– Я не помню… – прошептал Декарт.

– Нам стерли эти воспоминания. Ты позаботился об этом.

– Ты не Джулия, – он закрыл уши руками и покачивался из стороны в сторону.

– Ты ужасно злился, когда Арти не мог повторить за тобой эти проклятые четверостишия. Ты кричал на него, бил кулаком по столу и сильно его пугал. Я ничего не могла поделать. На тебя было страшно смотреть, ты был не в себе. Арти боялся тебя. Он знал эти строчки – он читал их мне, – но перед тобой он цепенел от страха и не мог произнести ни слова.

– Он подцепил вирус, – бубнил Декарт. – Я помню, как у него болели лимфоузлы.

– Не было вируса! Как-то ты потребовал от Арти рассказать все тринадцать заповедей, но он смог назвать только девять. Ты озверел, Декарт… Я все потом видела. Я видела твою вырезанную память со спектром эмоций. Ты был в ярости, и ты ударил его. Грубо, наотмашь ударил нашего сына. Во всем виноват твой фанатизм, Декарт. А после ты поволок его к океану, на скалы…

– Нет…

– Ты мучился и заказал в конторе «Мнемокарты» редактирование памяти. Тебе стерли эти воспоминания.

– Ложь!

Перед глазами разлилась тьма, из которой стала проступать картинка, – это просачивалась удаленная память.

– Не надо, папа.

Мальчик зажимает уши и со страхом смотрит на отца.

– Сколько всего заповедей? – строго спрашивает Декарт.

– Т-тринадцать.

– Вот именно! Не сто, не тридцать, не сорок. Всего лишь тринадцать. А ты не можешь их выучить. Другие дети знают их назубок!

– Я выучу, папа, – мальчик вытирает глаза. – Я обещаю.

– Мне стыдно перед Ним. – Декарт, похоже, взвинчивается все сильнее. – Он смотрит на тебя сверху и думает: «Какой идиот».

Он не замечает, как в комнату входит Джулия. В руках она держит коробку цветных матрешек.

– Не кричи на него, – говорит она ледяным голосом.

– Не лезь не в свое дело.

Повисает тишина.

– Арти, малыш, сходи умойся. – Джулия садится на корточки и улыбается сыну.

Мальчик выбегает из комнаты.

Декарт, покраснев от гнева, ходит из угла в угол.

– Сколько уже можно повторять! – говорит он. – Он не может выучить…

– Ты его пугаешь.

Он долго, испытующе на нее смотрит.

– Может быть, – его голос смягчается.

Она опускает глаза и тихо вздыхает.

– Постарайся быть к нему мягче, Декарт.

– Я подумаю над этим.

Удрученная, поникшая, она выходит из комнаты.

Картинка рябит, идет цветными кругами и сменяется другим воспоминанием.

Они поднимаются по гряде. Нагромождение голых, отвесных скал, на вершинах – тонюсенькие зеленые сосны. Тишина. Лишь снизу бьются о камни темные волны да звучит музыка.

– Пошевеливайся, Арти! – говорит Декарт.

Мальчик плачет. Он едва поспевает за отцом.

– Я здесь, папа… Тут так высоко. Мне страшно.

– Прекрати ныть, мы почти пришли. Сейчас будем молиться Маркусу.

– Да, папа.

Уклон становится круче. Дорога вьется серпантином.

– А назови-ка мне седьмую заповедь.

– Там про океан, папа. Что океан – наш родитель…

– Нет, Арти! – кричит Декарт и со злостью пинает мелкие камни.

Мальчик останавливается и ежится, уткнувшись взглядом в землю.

– Ты глуп как пробка. Это ужасно… Господи, дай же ему ума! – Голос Декарта разносится многократным эхо. – Ума… ума… ума…

У мальчика дрожат губы.

– Нет, папочка, не надо.

И будто покачнулись деревья, а воздух пропитался мраком.