Кирилл Еськов - Rossija (reload game)

— Ваше имя?

— Затевахин Михайло, сын Алексеев.

— Вы решили дать свидетельские показания Особому трибуналу находясь в здравом уме и твердой памяти, добровольно и без принуждения?

— Так точно: находясь в здравом уме и твердой памяти, добровольно и без принуждения.

— Ваша предыдущая должность?

— Сержант разведбатальона Второго корпуса армии… эта…

— «Шайки Ливонского вора».

— Да, она самая.

— Итак, свидетель: что побудило вас обратиться к Трибуналу со своими показаниями?

— Ну, мне сказали, что командира моего, Серебряного Никиту Романыча, облыжно обвиняют тут, в Москве, в этих, как его… военных преступлениях. Будто бы во время глубокого рейда по Московии, на Медовый Спас 57-го, он приказал перерезать целую деревеньку, с бабами и детишками… в целях соблюдения, значит, скрытности передвижения по вражеской территории. А я говорю — да бред это полный, его, для начала, там просто быть не могло! А мне говорят — ну вот и поехали тогда в Москву, поцелуй на том крест, под охранную грамоту от самогО боярина Годунова: он-де в том деле самолично разобраться хочет…

— Да-да, свидетель, Трибунал в курсе этих ваших обстоятельств, можете не продолжать. Так что там по существу дела, с тем рейдом?

— А то, что на тот Медовый Спас Никита Романыч с койки вставать не мог — с переломанными ребрами и надрубленной башкой!

— И это могут подтвердить независимые свидетели? Не принадлежащие к… Шайке Ливонского вора?

— Конечно! Там же как раз рядом монастырь случился, кафолики. Ну, монашки тамошние его и выходили — а без них бы он так и отчалил, точняк. Они и подтвердят, в случ-чо!

— Хорошо, принимается. А что там вообще с тем глубоким рейдом?

— Да не было там никакого рейда, сказки это!

— Почему вы так думаете, свидетель?

— Н-ну… Иначе я бы знал!.. А — кто кроме нас ?

— Так. Свидетель, вам знаком этот человек?

— Конечно! Это ж и есть Никита Романович, командир мой!

— Обвиняемый Серебряный, у вас есть вопросы к свидетелю?

— Нет.

— Свидетель предвзят, сводит с вами счеты, или что-нибудь вроде?

— Нет.

— То есть вы подтверждаете показания своего подчиненного, что участвовать в рейде за Шексну на Медовый Спас 57-го года вы не могли никак?

— Нет.

— Ну как же так, обвиняемый? Где же логика?

— Где-где… В Кара-Ганде!

— Никита Романыч!! Я… я что-то не то?..

— Да, удалите уже свидетеля из зала заседаний!

Как известно, «хороший человек это не профессия»; это — дилетантство.

От сотворения мира лето 7068, сентября месяца день тридцатый.

По исчислению папы Франциска 8 октября 1559 года.

Москва, Кремль.

В смутном каком-то душевном состоянии пребывал весь нынешний день боярин Годунов: хотелось то ли водки с груздями, то ли епитимьи, то ли того и другого разом. Нет, с Курбским, вроде бы, разобрались наилучшим образом; мало того — впереди замаячил еще и совершенно не предусмотренный планом бонус ! Но вот это-то странным образом и напрягало …

Будучи по натуре шахматистом, а не картежником, он привык расчислять свои комбинации ни на что, кроме ума своего, не полагаясь, а к случайностям — даже если те, на первый взгляд, идут на пользу делу — относился с подозрением, сразу норовя разглядеть за ними подвох. Здесь, однако, никаких подвохов, с какой стороны ни глянь, не просматривалось — и именно эта непонятка лишала боярина душевного равновесия. Поскольку и отказаться, из предосторожности, от того нечаянного бонуса было тоже нельзя: пацаны такого не поймут! И дело тут вовсе не в жадности, а в решительной невозможности показать себя — и прослыть на том! — лохом , что упустил плывущие прямо в руки деньги, шарахнувшись от собственной тени.

…В Особом трибунале-то всё прошло без сучка и задоринки — доказательства, собранные Особой контрразведкой, были поистине убойные. Курбский по ходу процесса держался молодцом: поначалу лишь надменно усмехался — «Ну, валяйте: какие ваши доказательства ?», а после судебного эксперимента с проявляющейся, а затем исчезающей тайнописью он оглядел в упор всех собравшихся и с какой-то горькой отрешенностью произнес: «Вот, значит, как… Ну, стало быть, ваша взяла!» Никаких объяснений на сей счет он давать не стал — да и что тут, собственно, объяснишь? Шах и мат …

Приговор тут же и зачитал прокурор Трибунала Шереметев (поставленный на это место за пустоголовость и зычный голос) — по бумажке, написанной в Особой контрразведке: