Кирилл Еськов - Rossija (reload game)

— Как мне, — сориентировал старуху Василий. — И Пахома зови, пущай послужит.

Они прошли через низенький проём, занавешенный рогожей. За ним скрывалась клетушка с единственным оконцем, слегка приоткрытым. Оттуда струился легкий предвечерний свет. Он падал на короткий деревянный стол из скоблёных полубрёвен. К нему примыкали две лавки, тоже не особо длинные, с волосяными подушками для сиденья. По всему видать, это было особенное укромное место для особых гостей.

— Ну вот, — сказал Шибанов, устраиваясь на подушке. — Тут и поговорить можно.

— Василий, — тихо сказал князь. — Что за люди там были? В зале?

— Люди, говоришь? — Шибанов глянул исподлобья. — А, да ты ж нездешний… Тут у нас всё сложно. Всё очень сложно, — повторил он.

Рогожа шевельнулась, появился подвальщик — тощий рябой мужик с бледным лицом. Серые волосы выбивались из-под колпака, того же цвета бороденка висела грязным клоком. Однако в руках у него был поднос, на котором стояли глиняные кружки, плошки с огурцами и капустой, скляница зеленого стекла и две деревянные чарки.

Подавальщик поставил поднос на стол и принялся разгружать его привычными движениями.

— Здрав будь, Пахом, — обратился к нему как к знакомому Василий.

— И тебе здоровым быть, Василий Дмитрич, — степенно поклонился половой. — Как оно там, на службе?

— На службе ровно, — рассеянно отозвался Шибанов. — А у вас тут как?

— Сегодни средственно, — степенно отвечал Пахом, — а вот вчерась чуть худа не вышло. Благочинные к нам завернули. Новенькие, видать — искали кого-то… А тут сам Владислав Юрьевич отдыхать изволили. Шуму было!

— Но никого не?.. — Шибанов прервался посередине фразы.

Подавальщик перекрестился.

— Один, вон, в сенях отдыхает — видали, небось, — сказал он, разливая водку в чарки. — Ндрав у Владислав Юрьича горячий… Щец похлебать принести?

— Неси, и к ним гороху тертого, и редьки с маслицем…

То ли обстановка показалась Никите Романовичу подходящей, то ли желудок напомнил о себе, но князь вдруг почувствовал, что голоден. И редькой никак не наестся.

— Вот что, — решительно сказал он, — у вас пироги с бараниной водятся?

Пахом посмотрел на него изучающе.

— Можно поставить, — сказал он, подумав. — А еще утрешние остались, только они уже простыли.

— Греться их поставь, — распорядился Серебряный.

Пахом кивнул и исчез за рогожами.

— Совсем уж ты, брат, кафоликом там заделался, — укорил его Василий. — Сегодня ж пятница, день постный. В пятницу распят был Иисус, кто в пятницу скоромное ест — тот Господа сораспинает.

Серебряного такое поучение покоробило. Однако, чуть подумав, он понял, что со своей стороны Шибанов прав, и надо бы объясниться.

— Отвык я, — растолковал он. — У нас как раз два года уж, почитай, новшество: оружных людей попы от всех постов разрешают. Это сам Государь Иоанн так повелел — как на одном пиру балладу гишпанскую послушал. Про Педро Гомеса, льва Кастильи, который десять лет замок мавританский осаждал. Тот Гомес обет на себя взял — молоком одним питаться, ну и всему войску его вменил. ТАк они десять лет под крепостью и проторчали, всё войско перемерло без толку — но зато обет соблюли!

— Ты это здесь кому объяснять будешь? — вздохнул Шибанов. — У нас по Москве с такими делами строго. Благочинные в постные дни знаешь как лютуют?

— Постой-ка, — вдруг сообразил Серебряный. — А тут-то почему скоромное подают?

— А сюда пименовские не суются, — объяснил Василий. — Тут кромешники отдыхают. Знаешь, кто такие?

— Сталкивался, краем, — пожал плечами князь, не очень-то желая входить в подробности. — Я так понял — какие-то государевы люди. Силовики , как у вас тут выражаются.

— Значит, не всё ты про них знаешь, — заключил Шибанов. — Так им тоже разрешение от постов дадено. Яко болящим.

— И чем это таким они болеют? — не понял Серебряный.

— Малокровием, — процедил сквозь зубы Василий. — Болезнь тяжкая, неисцелимая… Вот от того-то малокровия и нуждаются они в питании особливом, диетическом .

Сказано это было таким тоном, что князю стало не по себе.

— Может, того… скажешь своему Пахому, чтобы не делал пирогов? — с сомнением предложил он.

— А, чего уж теперь-то, — махнул рукой Шибанов. — Я, пожалуй, тоже поснедаю. Андрей Михайлович, тот и вовсе постов не держит.

— Что так? — не понял князь. — Сколько помню его, он вроде ничего не нарушал.

— Жизнь тут такая, — объяснил Василий. — Чтобы из доверия не выйти, надобно всё время тусоваться . Ну, в смысле, по пирам ходить, по сборищам всяким. Сегодня у Бориса Феодоровича прием, завтра у Пимена после службы малое сидение, а послезавтра и ко Влад-Владычу явиться надобно. И как тут посты держать? Годунов всё больше с мастером Иоганном трапезничает, а тот каженный день мясной отвар пьет и Бога не боится. У Пимена всё постное, да лучше б уж скоромное было: угрей и сомов едят, и раков морских великих из самоей Греции привозят и златом платят. И ладно б одних раков: последние разы, Андрей Михалыч сказывал, вошла у них там в обычай какая-то совсем уж мерзость несказанная, об осьми щупальцах — и ценЫ вовсе уж ни с чем не сообразной. Ну, а уж чем Влад-Владыч может попотчевать, о том добрым людям и говорить-то зазорно… Однако не с того мы начали, — прервал он сам себя и потянулся за чаркой. — Ну, за встречу!