Кирилл Еськов - Rossija (reload game)

Как тот командовал бы в реальном бою — да еще в ночном бою! — Бог весть; проверять сие на личном опыте очень бы не хотелось, и слава тому Богу, что того боя так и не случилось. Налаживать хоть какую-никакую разведку местности генерал (имея под командованием кучу отличных оперативников) не то, что не озаботился, а отказался напрочь, заявив, что «вся эта ваша двуличная особистская сволочь» (цитата), оказавшись вне стен цитадели, немедля дезертирует, а если они и возвратятся — так лишь затем, чтоб «натащить к нам сюда из города всяческой паники» (цитата). И принялся дожидаться руководящих указаний.

Каковых указаний так ниоткуда и не воспоследовало, и утро сидящие в осаде годуновцы встретили в полнейшей неосведомленности об обстановке в городе, о местопребывании самого боярина (если тот вообще жив), и с боевым духом на отметке, может, и не «ниже плинтуса», но уж точно «ниже среднего». С рассветом осаждающие подевались вдруг неведомо куда, но это скорее настораживало, нежели радовало, и на приказ генерала «Труби победу!» личный состав единодушно и едва ли не в открытую крутил пальцем у виска… Так что Комендант сейчас остро нуждался в ком-нибудь, кого можно было бы назидательно расстрелять перед строем в целях поднятия общего боевого духа и своего личного авторитета — и добравшийся наконец до Знаменки со своим отрядом Вологдин пришелся на ту роль как нельзя кстати.

Ну сами посудите: явный же трус и дезертир, прятавшийся где-то за печкой всё то время, пока мы тут — верой-правдой и не щадя живота своего!.. Да в довесок еще и феерический враль, вроде этого, как его?.. ну, барон немецкий? — вздумавший кормить нас побасенками, будто они там «Лубянку взорвали» — всемером, ага-ага!

Кроме того, в мысли генерала вмешивалось и еще одно соображение . Мыслишка, которую он сам старательно отгонял: а ну, как насчет взорванной Лубянки — не совсем уж полное вранье? То есть сами-то они, понятно, ничего такого учинить не могли — но вдруг там и вправду что-то взорвалось-загорелось само по себе? А эти прохиндеи — удачно присоседились к тому пожару и засветились на фоне ? Даже, вон, и каких-то якобы «сидельцев» лубянских с собой прихватили… И тем самым нагло подкапываются под постамент будущего памятника ему, Генерал-коменданту Гоголю, как «Великому Укротителю Московской Смуты»!

Вологдин отвлекся от созерцания строившегося посреди двора взвода вологодских конвойных («…Да уж, у кого-то там, наверху, специфическое чувство юмора…») и проводил взглядом почтового сизаря, спикировавшего с расчистившегося наконец неба в одну из отдушин под крышей Знаменки — испытав при этом странную в его положении мимолетную гордость. Именно по его настоянию Особая контрразведка обзавелась отстроенной по последнему слову системой дальней голубиной почты, ибо полковник неустанно повторял и коллегам, и подчиненным, и начальству: «Какое первое и главное требование к разведданным? Исчерпывающая точность и полнота? — да ничего подобного! СВОЕВРЕМЕННОСТЬ!» И вот теперь информация продолжает по инерции, капля за каплей, стекаться в штаб-квартиру — как продолжают отрастать волосы и ногти умершего…

Подошел лейтенант Дружинин из «Двушки» (Второй, контрразведывательной, Службы), поставленный командовать расстрельным взводом, протянул ему флягу, стараясь не встретиться глазами:

— Извини. Приказ…

— Бывает. Дело житейское, — пожал он плечами.

— Передать от тебя кому-нибудь чего-нибудь, напоследок? — понизив голос, поинтересовался лейтенант.

Вологдин испытал вдруг острое злорадное желание: извлечь из-за пазухи бумаги Серебряного по Барклай-банку и затолкать их в глотку глупому и преданному генералу Гоголю — разъяснив, на пальцах, ЧТО означают для защитников Знаменки эти циферки и нерусские буквочки. «Напоследок» — для обоих участников диалога.

— Нет, спасибо… Ч-черт, за державу-то как обидно, — вздохнул он после паузы.

— А-атставить!! — раскатился вдруг по двору зычно-командный голос Генерал-коменданта. Вологдин в ответ отхлебнул из дружининской фляги, неспешно и демонстративно, и лишь тогда сообразил, что команда адресована вовсе не им, а выстроившемуся уже во дворе взводу. Переведя же взгляд на ступени крыльца, откуда донеслась команда, он ощутил неподдельное изумление.

Гоголь стоял в окружении четверых безопасников — то ли охрана, то ли стража. Слева — шеф загранразведки Иван Тургенев, с репутацией интеллектуала-западника и вообще человека робкого, справа — атаман «девятичей» отмороженный головорез Котовранов-Бобок, чуть позади — Хан с сержантом Шиловым, из Сильверовых, у обоих рука за пазухой; так-так-так!.. На лице у генерала обозначились растерянность, обида и недоумение, — словно бы там, в палатах, надевали ему на голову сапог и пытались накормить мылом . Голос, однако, не подкачал — остался вполне командирским: