Александр Чубарьян - Рассказы из блога автора в “ЖЖ“, 2008-2010

— Хочешь зарабатывать тыщу? — спросил дьявол у Манха.

— А больше можно? — подумав, поинтересовался Манх.

— Сто тыщ.

— В месяц?

— В день.

— Сто или двести?

— Триста.

— А хочу. — согласился Манх.

— Но за это до конца жизни ты каждый день с восьми до девяти утра будешь чистить зловонный сортир.

— Один час?

— Каждый день.

— Триста тыщ?

— Самый зловонный в мире сортир. — честно предупредил дьявол, пряча козлиный хвост под шкуру. — И никаких замен и халтуры. Шестьдесят минут в двадцать четыре часа ты один на один с нечистотами. Начиная с завтрашнего дня.

Манх задумался.

— А деньги сразу? — уточнил он на всякий случай.

— Отработал час — получи триста кусков. — подтвердил дьявол. — И в качестве бонуса — листовка со стихами о том, что все профессии важны. В перспективе возможны небольшие премии.

Манх взял калькулятор и посчитал, сколько денег он сможет заработать за год. Потом ради интереса умножил это на два.

— Деньги полностью легальны и освобождены от налоговых обложений как платежи оттуда. — дьявол посмотрел наверх, овечья шкура упала на пол. — Наличные, золото, антиквариат по среднекаталожным расценкам, как тебе удобно. Можешь тратить их сам, можешь раздавать кому угодно, в общем двадцать три часа в сутки меня не будет интересовать, чем ты занимаешься.

— А один час стоять в дерьме?

— По колено. — поспешил уточнить дьявол. — У нас, конечно же, джентельменское соглашение, но некоторые детали, думаю, стоит уточнить. По колено, компреневу?

— По щиколотку, и давай без этих ваших зехеров. — нахмурился Манх. — Ты что думаешь, если Манх ишаков пасет, он совсем дурак? Если что-то пойдет не так…

— Знаю, знаю. — поспешил успокоить его дьявол. — Конечно же, я помню о защите прав продавших души. Мои условия вполне просты и я настроен на долгосрочное сотрудничество. Итак, один час каждый день до конца жизни в говне по щиколотку.

— С восьми до девяти? Или можно с девяти до десяти?

— Можешь выбрать свой час себе сам.

— Хорошо. А что мне придется делать в этот час в сортире?

— Будешь лопатой раскидывать дерьмо во все стороны.

— То есть бессмысленная тупая работа. — кивнул Манх. — Как быстро я должен раскидывать дерьмо? Что будет, если тебе покажется, что я работаю медленно?

— О-кей, у тебя не будет лопаты. — вздохнул дьявол. — Ты будешь один час просто стоять в говне. Каждый день. До конца жизни. И ежедневно получать свои деньги.

Манх задал еще шесть вопросов. Наверное, он должен был задать шестьсот шестьдесят шесть, но на шестом дьявол выловил бешеный кайф, посоветовал Манху отправляться к ишакам и исчез.

А Большой Манх так и не понял, в чем была та самая дьявольская подляна, ради которой обычно все затевается. Поэтому до сих пор пасет ишаков и каждый день считает на калькуляторе, сколько бы он уже денег нажил, если бы тогда сразу согласился.

— Да что же это такое! Все дети как дети, путешествуют, снимают, исторические фильмы монтируют, а ты?! Семушкин! Что ты молчишь?!

— Простите меня, господин учитель.

— Ты что, хочешь, чтобы у нашего класса отобрали лицензию на путешествия во времени? Зачем ты передал князю Владимиру чертежи устройства управлением торнадо?

— Я проверял одну важную штуку, господин учитель.

— О, господи… Какую еще штуку?

— Васька Еремин из полпятого «Б» сказал, что таким образом можно изменить наш мир. Я думал, что если получится, то…

— Если получится? А что получилось, ты знаешь?

— Нет, господин…

— Ну так смотри, дебил! Посмотри, что произошло с моей коллекцией бабочек!

Бабочки, находящиеся в индивидуальных блок-аквариумах, действительно вели себя странно. Зависнув на одном месте, они бешено махали своими разноцветными крылышками, словно пытались дружно вызвать хоть небольшое подобие бури.

Она сказала мне, что любит джаз.

Я встретил ее на одной из вечеринок на вилле Хромого Тома в Стентон-Гэмпсе. Что я там делал до того, как увидел ее, и что я вообще делал всю жизнь, не видев ее — этого я уже не помнил и не понимал.

Знаете, бывают девушки, которым смотришь в глаза — и тонешь в них. Голос слышишь — и голова кружится, как от ангельской пыли. До руки дотрагиваешься — и искры по всему телу.

Она была именно такой. То есть нет. Она просто была другой. Не такой, как все, вообще другой. Когда мы встретились взглядами и она улыбнулась мне, я подумал, что сейчас растекусь по паркету из черного ореха, словно расплавленный воск. Дженко Фирелли даже подошел ко мне и поинтересовался, чем таким я закинулся, что стою одуревший, словно Эл Капоне перед Веселым Стулом.