Илья Новак - Demo-сфера

Злая пуля — бескрылая механическая оса, оснащенная теплоискателем. Она с визгом впивается в дерево и расщепляет ствол почти надвое. Крошечная микросхема, хромаль, сжатый кислород и жало — сверхтвердый сердечник из обедненного урана (хотя толку от ‘обедненности’ никакого, но надо же куда-то девать отработаенное реакторное топливо, да и в рекламных клипах звучит круче). Не спасет и ‘Подкожный Kevlar (R)’, ведь при ударе жало самозатачивается. Кислород выгорает быстро, и пуля тонко, с надрывом, зудит. В просторечье их называют ‘зулями’. Движутся медленнее обычных, зато не по прямой, но зигзагами, преследуя жертву, на которую нацелились в мгновение вылета из ствола. Злая пуля — уже не дура, это почти что самонаводящаяся ракета, только маленькая. В крошечный корпус много не впихнешь, и оттого зули не настолько умны, как про них расписано в оружейных каталогах.

Дана это не спасло. Осколки дерева брызнули в лицо, он отпрянул, в последний момент успев разглядеть за кустами фигуры людей и зеленый вездеход Гринписа. Березовая роща росла на вершине крутобокого холма, Данислав покатился по склону. У подножия тоже были кусты, и среди них торчал пенек, о который он приложился правым виском. Прямо перед глазами оказалась широкая темная трещина, проросшая травой и поганками. Секунду Дан видел ее, лежа щекой на пеньке, затем из трещины поползла темнота и накрыла...

...звон, зелень в стеклянных прожилках, жаркая капля солнца падает на висок, расплескалась, и теперь там печет — мокро и горячо... Кто-то берет за плечи, пытается приподнять, это больно, зеленая листва и желтый полдневный свет наливаются красным, багровеют, будто плохая копия — грубая, крупнозернистая: больно, очень больно — обрыв.

...опять выплыл, снова зеленое вокруг, зеленое и синее, трава и небо, звон — что это там звенит? — щека горячая и влажная, наверное, от крови: шелест, звон — да что же это звенит? — так больно, что опять обрыв.

...это пчелы звенят, и шелестит трава, по которой его тащат, но не те парни из вездехода, они пока где-то на холме, а тут только трава и небо, в котором солнце... не видно солнца, вместо него лицо вверху.

...это не пчелы, а зули — механические осы, их укус смертелен. Они вьются вокруг, зудят: то громче — то тише, то звонче — то глуше. Ищут его. Но пока он лежит и не шевелится, не могут найти.

Когда он очнулся, цвета заполняли все вокруг. Запахи и звуки были приглушены, а вот цвета выглядели очень ярко, зримо. Зеленое, синее и золотое — трава, небо и солнце — исчезли. Вот белое — простыни и одеяло, а вон серенькое — антикварные бумажные обои, Дан и не знал, что такие еще есть; да розовое — это остатки боли. Боль тоже имела цвет, сочилась от правого виска тонкой струйкой, иногда заливала глаза и затягивала обстановку красной пеленой. Кровь, разбавленная холодной проточной водицей, кровяная пенка, радужная и невесомая. Странная комната, ни одного электроприбора. Но солнце светит в раскрытое окно, занавески колышутся — легкая, воздушная тишина, паутина света, палевые оттенки. За окном никакого техно, сплошная натура. Там изгородь, низкий навес, бурьян под ним. Высокие лопухи, крапива. Жужжание, но это не зули — нормальные пчелы. Девушка, надо же, в обычном платье. Мебель, надо же, деревянная, а не пластиковая... что там насчет девушки? Дан повернулся. Розовая боль тут же плеснулась из виска и залила глаза.

...да, то же лицо, что склонилось над ним в кустах у подножия холма. Руки осторожно прикладывали к его лбу влажную марлю с травяным запахом. От нее зеленая прохлада расходилась по голове и вытесняла розовую боль.

Данислав лежал под толстым одеялом. В комнате стало темнее — вечер. Только сейчас возникли приглушенные эмоции. Удивление: где это я? Страх: куда делись преследователи на вездеходе? Растерянность: кто она такая?

— Вам уже лучше?

Девушка отложила марлю и села на стул возле кровати.

— Ну, вам же лучше?

— Ты кто?

Получилось — ‘ххты кххдо?’. Пересохшие губы потрескались. Она всплеснула руками, поднесла к его рту чашку, и Дан стал пить маленькими глоточками.

— Ты меня сюда притащила?

— Да. Вы не очень тяжелый, а...

— Никого там не видела, в роще?

— А вы были не один? Нет, я не...

— Хорошо.

— У нас врач уехал в город, и никого...

Странный говорок, не городской. Незнакомый акцент.

— ...Уехал в город, и никого, все ушли на комбинат. Тут только я.

— Какой комбинат? Что это за место?