Александр Матюхин: Ловец богов

Извольте.

Закрыв глаза, я пробежал пальцами по клавишам и провалился в w-нэт.

Сеанс прервался без пятнадцати пять утра. Я вылетел из w-нэт, как пробка из бутылки, сорвал с головы шлем и уставился на модератора с горящим в глазах желанием свернуть ему шею. Модератор тут же залепетал что-то на счет сбоев в электричестве, перегрузке сети и еще чего-то несущественного. Дать ему в глаз мне не расхотелось, но момент был безнадежно упущен. Положив шлем на стол, я огляделся. Клуб оказался забит до отказа. Ни одного свободного столика. Вот вам и гулящая молодежь, вот вам, господа, и перспективы постройки поселения близ тюрьмы. Интересно, а полиция здесь вообще существует? Или ограничились тюремными охранниками, которые выскакивают иногда во время своего дежурства пивка купить или проститутку облапать?

Нагнувшись, я проверил системный банкомат и не без удовольствия обнаружил свеженькую, хрустящую пачку кредиток. Приятно, знаете ли, после трех лет заключения держать в руках некоторые денежные единицы. Ощущения прекрасные.

Так. Теперь Паршивца дождаться надо. Он-то приедет, сомнений нет, но и умотает своевременно. Мне с ним по закону до будущей весны не то, что общаться, даже видеться нельзя. Как Паршивец тогда вообще цел остался, до сих пор непонятно. Не иначе душу дьяволу продал за неприкосновенность. Помнится, когда мои слушанья начались, приставы Паршивца по всему Центрополису искали, полиция ног сбилась. Всю подземку взбудоражили, все лазы и ходы в Нишу облепили, как мухи. А Паршивец сам объявился, когда мне срок впаяли. Прямо в тюрьму приехал. Одетый с иголочки, с зализанными волосами, пахнущий дорогой туалетной водой, будто франт какой-то с киноэкрана. Шепнул мне тогда, мол, чтоб я не переживал, что за Натальей он присмотрит. Потом еще один раз приходил, через полгода — дела у него тогда в гору пошли, связью занялся, легальные скретчеты всяким толстосумам безболезненно впаивал — рассказывал о том, что в мире творится, что в Нише и в Городе нового… А потом оказалось, что нам запрещено общаться. Слоны какой-то компромат на него накопали, да еще со мной связанный. Вот и вышло знакомство боком…

Запихнув деньги в карман, я отключился и подошел к модератору.

— Я извиняюсь, — бойко говорит модератор, хотя по роже его видно, что извиняться он ни в коем случае не намерен, — электричество, понимаете, сбой. Нагрузка большая, а генератор маленький, вот и вылетели. Может, через полчасика еще раз?

Знает ведь, зараза, что в w-нэт два раза подряд не зайдешь, мозги оплавить можно. Я почти уверен, что и сбой электрический он организовал. Не каждому хочется видеть в своем клубе заключенного, тем более по ночам, когда наплыв клиентов. А многим, между прочим, совсем не нравится с бывшими преступниками рядышком сидеть.

— Нет уж, спасибо, — отвечаю, — сколько с меня?

Он наверняка видел, как я кредиты доставал, и мигом предоставил счет. Я взял листик, нахмурился. Или за три года, что я сидел, инфляция мозги всем сожрала, или это у меня что-то совсем с головой стало. Тогда взял я модератора осторожно за воротник, подтянул к себе и говорю голосом, от которого в былые времена многие потом долго в себя приходили:

— Послушай, мальчик, — говорю, — ты скретчеты мои запаянные видел?

Кивнул.

— Так чего же ты хочешь от бедного, замученного уголовника? Я тебе не человек, что ли, а кредитопечатная машинка? Где столько кредиток возьму?

У него челюсть затряслась, брови по лбу расползлись, вот-вот заплачет. И уже не старше он меня кажется, а младше, сосунок малолетний. Отпустил я его, кинул на стойку пару бумажек, говорю:

— Сдачу себе оставь, — и вышел на свежий воздух.

Сволочи они все, думаю, считают, если заключенный бывший, значит не человек. Значит общество, которому якобы навредил, ноги об меня вытирать готово. И обществу этому, в большинстве своем, совершенно наплевать, исправился я там или не исправился. Обществу я не нужен. По крайне мере такой, какой сейчас, образца такого-то числа, такого-то года, только что вышедший, с бритым затылком и зверским взглядом. Мне теперь чтобы от походки тюремной избавиться, не сутулиться и ноги не волочить — месяц понадобится. Вот тогда, может, обществу и пригожусь. А ведь не пройдет и полгода, как сам я стану частью этого общества. Стану, формально, такой же сволочью. Буду об кого-нибудь ноги вытирать, и плевать мне будет хотеться на чьи-то несущественные проблемы. Это сейчас я такой, голодный и озлобленный, а стоит приодеть меня, накормить, в ванне искупать с душистой пеной, да девушку мне красивую в постель положить, и стану я добрым и зажравшимся. И буду смотреть на голодных и злых с тем тупым, плохо скрываемым призрением, с каким пялился на меня модератор, когда счет подсовывал.