Александр Матюхин: Ловец богов

А бармен уже сошел с темы и принялся рассказывать, как ему здесь плохо и отвратно живется. Налоги повышают каждый квартал, рэкет местный задушил, клиентов нормальных днем с огнем как-то… и все такое прочее, что наболело, о чем поговорить можно только с людьми понимающими (вроде меня, стало быть). Я долго слушал, кивал, подливал себе самостоятельно минералки крашеной. Она хоть на вкус и поганая, но в любом случае в миллион раз лучше той бурды переваренной и перепроцеженной, какой меня в тюрьме поили. Потом я вежливо попросил у него ключи от номера и, заполучив их, поднялся по скрипучим ступенькам на второй этаж.

До тюрьмы меня в Такере Грозным звали, в честь какого-то царя русского, а после тюрьмы Бессмертным назовут, в честь персонажа сказочного, худющего и злого. Зато и кредиток у него не счесть было. У меня пока, правда, ничего нет, но в скором времени будут, уж это я обещаю.

В номере обнаружился диван, столик небольшой круглый с двумя табуреточками около, ивизор, микробиль и пульт дистанционного управления неизвестно от чего. Ивизор он, по крайней мере, не включал, а микробиль и без того пульсировал изумрудным пятнышком светопитания. Под потолком висели рекзаторы света, количеством три штуки, но горел только один, с переменным успехом. Хоть клопов нет, и то радует. На диване лежал свежий, запакованный комплект постельного белья. Из комнаты вела еще одна дверь, в ванную. В ванной меня встретил чистый унитазик и душ с барахлящим индикатором. Дураку понятно, что первым делом я сбросил одежду и ринулся под душ. Меня тот час легко ужалило током, а на индикаторе красным по белому высветилось, что пульс мой равняется девяносто ударам в минуту. Пришлось индикатор обесточить — прыгать от разрядов под прохладной водой лично мне удовольствия не доставляло. Шмякнусь еще головой о кафель, вот и была вся свобода…

Хорошенько помывшись, отдраив спину мочалкой, а голову дешевым шампунем с полочки, я расстелил на диване хрустящую простынь и как был голышом, так и рухнул головой в подушку.

Благодать! Ни тебе подъемов, ни отбоев, ни Пьянчужки с верхней койки, скрипящего по ночам своим пластиковым протезом! Спи — не хочу! И ни один Здоровяк Пух не врубит свет и не начнет орать пьяным голосом «Вставайте, сукины дети! Я вам покажу Первое Апреля и День Всех Влюбленных в одном лице!» А как хотелось врезать ему в приплюснутый черный нос, чтоб заткнулся! Как хотелось опрокинуть на пол, мордой в железную решетку, и долго, с наслаждением бить по почкам, да пусть и не армейским сапогом, а голой пяткой, главное, чтоб скулил он и орал, что больше не будет, что никакие мы не сукины дети, а заключенные, и что у нас тоже права есть, и сон нам положен восьмичасовой, а не какой придется, и что терпеть мы не можем, когда напившийся охранник выводит одного из нас и устраивает показательно-карательные процедуры при помощи своей «палочки-выручалочки» и ведерка с водой, настолько холодной, что кусочки льда о края бьются, от которой челюсть сводит и кожа синеет на глазах.

Помню, пару раз мне случай такой выпадал — чтобы расквитаться за все. Удача сама в руки шла. Как-то запоздал Здоровяк с включением тока, да и дверь еще толком закрыть не успел. Казалось — плечо подставь, и мечты твои сами в руки прыгнут. Но, видно, ангел мой хранитель одернул. Ударь я хоть раз Здоровяка, хоть попытку такую предприми, не спать мне сейчас на свежих простынях. Здоровяк бы не простил. И Слоны бы не простили, офицерюги проклятые (кличку свою получили от сокращения названия: СЛужба Охраны Ниши, значит). Ругаться, оно всегда пожалуйста. Заключенный без мата не заключенный. А руку хоть раз поднимешь — тяжелейшее преступление — тут твои годки отсидки, как на дрожжах расти начнут. Моргнуть не успеешь.

А я каким-то чудом сдержался. За два года ни одного нарушения режима. Ни одного проступка! Я, можно сказать, образцово-показательный у них был.

Почесал я металлические шрамы от скретчетов, и с удовольствием подумал о том, что один, маленький скретчет у меня все-таки остался. Я ведь тоже до ареста не голубей гонял, знал, что рано или поздно Слоны примутся за наш бизнес основательно. Вот и решил на всякий случай потайной скретчет установить. Распаял его, вживил в пять разных участков тела и замкнул цепочкой ДНК. Хорошо получилось, незаметно. Ни один индикатор не взял, ни один проверяющий не обнаружил. А если учесть, что по старой книжонке все делал, можно сказать по картинкам, так вообще есть повод гордиться. Поначалу, правда, в тюрьме от уколов у меня сыпь на коже появилась, аккурат в тех местах, где распаянки вживлены. Ну, думал, попался. А врач один, лысоголовый коротышка в контактных линзах с синими зрачками (модно, наверное, у них так ходить), мазь мне выписал, противолишайную. И где бы это я в двухместной камере пять на пять метров лишай подхватил? Но вылечил. Не мазь, конечно, помогла, а трава одна, которая на заднем тюремном дворе росла; Пьянчужка мне ее показал на прогулке и посоветовал, мол, разотри пальцами, слюной размочи и прикладывай на полночи к тем местам, где раздражение. Он хоть и алкаш со стажем, но, видишь, разбирается кое в чем.