Эрик Гарсия - Грязное мамбо, или Потрошители

Я помню, как вернулся за ней, спохватившись, что не по-человечески оставлять тело гнить в этих развалинах, где его отыщут разве что бродяги. Схватил Мелинду под мышки и выволок из западного вестибюля в темный коридор. Я тащил ее по проходам, извиваясь на спине, пытаясь держать себя в руках, сворачивая не туда, ничего не видя из-за попавшей в глаза соленой жидкости — наверняка пота, утыкаясь в тупики и возвращаясь, волоча Мелинду к выходу.

Это заняло несколько часов, но каким-то образом я все же вылез сам и вытащил труп на холодный ночной воздух. Кругом по-прежнему было безлюдно и абсолютно тихо, когда я положил ее себе на плечо. Руки Мелинды свесились мне на грудь, кисти болтались где-то у живота; любой подумает, что я тащу домой мертвецки пьяную подружку для веселой ночки, а она перебрала и ничего не чувствует.

Мы сидели в машине — я и Мелинда, или то, чем она стала, — довольно долго. Несколько часов. Я уверен, хотя точно не помню. Через некоторое время я подъехал к «Снэк шэк» — это было первое попавшееся открытое кафе, а мне чудовищно хотелось пить. Я ничего не смогу с пересохшим горлом. Я вошел, купил большую порцию содовой и выпил в несколько быстрых жадных глотков. Затем, не дав себе времени на колебания, схватил трубку ближайшего таксофона и набрал номер.

Сосед Питера по комнате сказал, что он в студенческом клубе. Я дал ему номер таксофона, пояснил, что это срочно, и попросил найти моего сына.

Прошло два часа. Я ждал у телефона, Мелинда сидела на пассажирском сиденье в машине в пяти футах от меня. Никто не обращал на нее внимания. Я смотрел, как люди входят и выходят, и даже что-то говорил бывшей жене, пока мы ждали.

Телефон зазвонил. Я поднял трубку, больше всего желая оказаться далеко-далеко.

— Питер, — сказал я. — Это папа.

— Привет! — Я услышал искреннюю радость в его тоне, и мне захотелось соврать, что я позвонил просто так, вернуться в ту подземную дыру, вставить в Мелинду почки, зашить ее и забыть обо всем. — Нам сегодня сообщили оценки — угадай, что у меня по химии?

Я предположил, что пять, и оказался прав. Остальные отметки тоже были сплошь пятерками, кроме трояка по современной английской литературе.

— Профессор сказал, в моем эссе изложена сугубо мужская точка зрения. Нет, пап, прикинь, а куда я от этого денусь? Может, мне вставить искусственную вульву? Пожалуй, нужно бросать этот курс, но я…

— Я нашел маму, Питер. Она умерла, — быстро произнес я, словно отодрав пластырь, надеясь, что это как-нибудь сойдет незамеченным и он продолжит рассказывать о своей учебе.

На другом конце линии повисла тишина, как будто там тоже был покойник. Я попытался заполнить паузу.

— Она… Теперь с ней все в порядке, — пытался я вспомнить возможные утешения. — Она в лучшем мире и все такое.

Ответа не последовало, однако Питер по-прежнему держал трубку. Я слышал дыхание, приглушенное рыдание, его горло сжималось, не давая говорить.

— Где… где она? — наконец спросил он.

— Здесь, в городе.

— Где? — повторил он. — Я хочу ее видеть.

— Это не очень удачная мысль…

— Где? — Питер унаследовал манеру своей матери задавать вопросы повелительным тоном, когда нельзя не ответить, если хочешь продолжать разговор.

— Со мной, — ответил я. — В «Снэк шэк».

Рассудив, что когда-нибудь мне все равно придется все ему рассказать, я дал Питеру адрес, объяснил, как проехать, наугад назвал несколько похоронных контор и обещал, что останусь с Мелиндой, пока он не появится.

Утром, когда солнце взошло над «Снэк шэк», я в последний раз видел своего сына. Он ударил меня, накинулся с кулаками, бил по голове, по груди, животу, пытаясь сбить с ног, разрываясь между желанием обнять труп матери и вновь накинуться на отца, бешено сопротивляясь моим попыткам схватить его в охапку, удержать и успокоить. Питер крутился вихрем бессильной ярости, стуча кулаками мне в грудь, как в шесть лет, когда не хотел ложиться спать.

— Питер, — пытался я уклониться от тумаков. — Питер, это к лучшему…

— Ты… ты же мог… Ты мог ей помочь! — кричал он. — Ты мог что-нибудь сделать!

— Не мог, — честно ответил я. — Она была наркоманкой и просрочила платеж. У меня нет денег, нет…

— У тебя есть власть!

— Нету, — ответил я. — Я наемный скальпель, и все. Они меня не слушают, им все равно, что я скажу, я им просто нужен как профессионал. Потому это и сделал. Я всего лишь выполнил свою работу.

Тут он замолчал, задохнувшись, удержав очередной удар. Сунулся в машину и поднял мать на руки, с трудом удержав ее пустое, невесомое тело. И гордо выпрямился, одной рукой приглаживая ее жидкие волосы, другой — расправляя блузку.