Иван Тропов: Балтиморская матрёшка

Лампа нацелена мне в лицо, свет режет глаза.

— В какой вариант вы играли? Звук был родной, кустарный перевод или полная локализация?

— Перевод.

— Раньше вы говорили: «перевод, кажется».

— Я столько раз говорил про этот перевод, что мне уже не кажется! Я уже сам верю, что это был перевод, даже если на самом деле звука вообще не было!

— На два тона ниже. И впредь потрудитесь выражаться предельно четко. Это ясно? Не слышу ответа.

— Ясно!

— Хорошо… Не отводить лицо от света! Диск был родной, лицензионный или пиратская копия?

— Пиратка… «Пиратка, само собой», как я отвечал раньше!

— Разговорчики! Постарайтесь вспомнить до мелочей, как был оформлен диск. Начните с описания вкладышый. Что было на лицевой стороне?

Мне хочется выть, рычать и рвать зубами, причем одновременно! Я же ему уже тысячу раз говорил, как выглядел диск! И тот конкретный, и вообще все диски! К каждой игре, в какую я когда–то играл или просто брал в руки подержать! Бесконечные часы, под этой нестерпимой лампой, свет режет мои глаза, буравит виски, выедает мозг…

— Не отвлекаться! Глаз не закрывать! Начинайте описывать. Подробно и четко, важна каждая мелочь.

И темнота. Полная, стирающая глаза темнота. Я никогда в жизни не видел такой темноты, пока не попал сюда. Когда даже не можешь понять, закрыты глаза или открыты?

Темнота и тишина. Они размывают мои глаза, мое сознание, меня самого. Никогда в жизни… Была ли вообще эта жизнь? Вся моя прошлая жизнь кажется такой странной, нереальной…

Память о ней есть. Но память — это не прошлое. Эту память в мою голову записывает специальная машина. Когда я засыпаю, машина стирает все, что было в моей голове, и записывает туда вымышленный кем–то мираж. Это миг, когда я просыпаюсь, уверенный, что у меня была жизнь. Полная красок жизнь до того, как я попал в это черно–белое место. И время, которое я провел уже здесь, бесконечные мучительные дни, которых на самом деле не было, потому что в действительности все мои дни одинаковые: каждый день повторяется одно и то же: миг назад я проснулся, и знаю только то, что есть в моей памяти… Могу ли я верить, что все это в самом деле было со мной, а не записано в меня миг назад?

Такой машины не может быть. Мозг устроен не так, как компьютер. Мозг — это слитые вместе и память, и процессор. Ассоциативная иерархия с обратными связями. Память–процессор, одно целое, которое нельзя разъять на составные части, не уничтожив. Если стереть всю память, пропадут и все процессорные ядра.

Эта мысль какая–то инородная, выбивает меня из колеи. Лишь теперь я понимаю, что это не моя мысль, а чужой голос. Разные голоса.

— А если убежденность в том, что мозг устроен вот так, это всего лишь одна из выдумок в том сейве, который машина записала в тебя минуту назад? Как и все прочие воспоминания? Про учебу в школе, уроки физики, биологии и истории. А на самом деле ничего этого никогда не было. Ни уроков, ни самих Ньютона с Карлом Великим. Мир устроен иначе, совсем иначе, ты даже не можешь вообразить, насколько…

Это Туз. С трудом, как сороконожка, задумвшаяся о своих ножках, я наконец расплетаю, где мои мысли, а где чужие голоса.

— Это называется солипсизм, — голос Батыя. — Логически непротиворечиво, но практически бесполезно.

— Если только уверенность в том, что это практически бесполезно, не еще одна выдумка искусственной памяти, — звучит в темноте голос Лиса.

Туз, Батый, Лис. Все в сборе, не считая Пацака. Но того такие разговоры как раз усыпляют.

— Но зачем? — возразил Батый.

— Чтобы мы верили всему тому, что есть в нашей памяти, — сказал Туз. — Чтобы вели себя так, куда подталкивает нас эта память.

— Все это вместе — зачем? Кто–то создал сложнейшую машину памяти, это невероятное место, поместил нас всех сюда — и все это только для того, чтобы затем гонять нас бесконечно по петле одних и тех же ощущений? Не слишком ли неправдоподобно?

— Неправдоподобно — это то, что ты нам рассказывал о своем якобы прошлом! — огрызнулся Лис. — Вот уж во что ни один нормальный человек никогда бы не поверил, а ты веришь, да еще и нам на уши вешаешь!