Борис Георгиев - Далила-web

Ну, сами понимаете, я расслабился. Развалился в кресле и стал ждать продолжения. А вы что сделали бы? Сбежали бы от неё? Правильно, и я бы сбежал, если б знал, чем эти сопли в сахаре кончатся. Но опомниться мне не дали. Откуда ни возьмись у неё в руках появилась стопка бумаги, потом блондинка добыла из ниоткуда ручку и стала задавать вопросы, но при этом не забывала прижиматься коленками, хлопать глазами, наклоняться, демонстрируя свои прелести, и говорить с придыханием. Мы с ней мигом добрались до середины её вопросника. И фамилию она из меня вытянула и адрес; кажется, даже айди Андрея Нетребко и его мэйл ей стали известны, но за это не поручусь, просто не помню. Когда я немного пришёл в себя, каверзные вопросы уже кончились, пошла всякая чушь. Что мне понравилось и что не понравилось в гипермаркете, какую я могу поставить оценку по стадвадцативосьмибалльной шкале за их такой-сякой сервис-швермис, от кого и как я узнал об их оранжевом сарае, — в общем, пошла пурга по трубам. Но когда она услышала о Салли Энн, началось самое интересное.

— Салли Энн? — говорит и совсем уж близко придвигается.

— А вы с ней знакомы? — спрашиваю, а сам думаю: «Что она творит?» Было чему удивляться. Она запустила пальцы мне в волосы и говорит:

— Конечно. Так вы к ней приехали? — а руку не убирает. Коготки её у меня на затылке.

Я чуть было не брякнул: «Нет, к вам», — но спохватился. Прозвучало бы глупо. Отдулся и отвечаю:

— Да, мы должны были встретиться в кафе гипермаркета. Меня выставили оттуда за то…

Но она не слушала, что я бормочу. Перебирала мои волосы, а потом спрашивает:

— И вы хотите туда вернуться? — и прямо в глаза смотрит. У меня озноб прошёл по загривку и зашумело в ушах, что ответил, не помню. Перед глазами оказался лист с мелким текстом, в руках — ручка, и слышу, мне щекотно говорят на ухо: «Тогда подпишите здесь». Странно, что я нашёл в себе силы спросить: «А Салли?» Мне ответили: «Подписывайте, и я вас с ней сведу».

И я подписал не глядя. Понимаете, не до того мне было, чтоб читать десять листов мелким шрифтом.

Сзади что-то зашуршало, сквознячок подул в затылок, и в палатке стало светлее. Потом женский голос проговорил довольно громко: «Всё в порядке, приступайте». Я даже не сразу узнал, что это та самая блондинка, потому что ничего приятного в её голосе больше не было. Сухо она это сказала, как будто собаке своей: «Ко мне! Фас!» Я обернулся узнать, к чему приступать-то, и вижу — полы палатки распахнуты, в проёме — задница машины, такого фургона, в каких медики ездят. Причём двери уже открыты, и лезут из них два амбала в белом. Вернее, один лезет, а второй вылез давно. Всё, как в тридцать втором клипе сериала «Доктор Смерть», только без музыки. В голове у меня по-прежнему шумело и никаких мыслей не было, кроме идиотской: «К чему приступать?!» — но уж её-то успел я прокрутить на разные лады. И тут заметил в руках у второго брата милосердия белую штуковину в виде пистолета.

— Что за фигня?! — спрашиваю, а сам уже на ногах. Не заметил, как вскочил. Но отвечать мне никто не собирался. Пошёл экшн. Башка моя как была в спящем режиме, так в нём и осталась, за дело взялся спинной мозг. Помню, мелькают затянутые в белое руки и ноги, причем их почему-то гораздо больше, чем должно быть, как будто не двое на меня накинулись, а четверо, по меньшей мере. В какой-то момент из мельтешения вынырнуло дуло белого орудия пытки, я увидел явственно множество мелких игл с дырочками. От ужаса я даже кричать не смог. Схватился за ствол руками, вывернул в сторону и ткнул во что-то мягкое. Оно взвыло дурным голосом, после чего мелькание кончилось.

Встряска пошла моему организму на пользу — вытряхнула сладкую дурь. Очнулся. Стою на коленях, прямо передо мной валяется один из медбратьев, чуть в стороне от его чистокожей башки — белая шапочка. Лица его не видать, только затылок с бляшкой фидера, а из бляшки торчит хлыст. Антенна. С мозгами моими не всё в порядке было, точно вам говорю. Иначе как объяснить, почему мне захотелось свинтить с фидера антенну и разглядеть получше. Потянулся я к ней — рука заболела. Потом вспомнил о втором амбале. Он-то куда делся? Поздно вспомнил.

Что-то сдавило шею, меня сунули лицом в тёплое и шершавое, чуть не сломав нос; так наступили на спину, что перехватило дыхание, и принялись выворачивать руки. Больно же! Кажется, я заорал, но не от боли, а просто сообразил: тёплое и шершавое — это спина того чистокожего, об него мне плющат нос, к нему прижимают так, что ни охнуть, ни вздохнуть. Крик, конечно, не получился. Через какое-то время я понял, что снова могу дышать, открыл глаза и успел заметить, как мелькнули справа и слева распахнутые двери машины. Рывком надвинулся ребристый пол, я услышал грохот и крик, меня садануло в лоб и по коленям. Но только лишь когда хлопнули двери и стало темнее, я осознал: кричал я сам, именно у меня под щекой ребристый грязный пол, значит, не кого-нибудь, а меня, Андрея Нетребко, швырнули в фургон, как куль с песком.