Виктор Смольников - Котов

— Откуда у тебя такой интерес к храмовникам?

— Понимаешь, Леша, однажды ночью я посмотрел на лампочку уличного фонаря, и из нее ну натурально вышел рыцарь с восьмиконечным красным крестом на груди и щите, — отвечал Андрей. — Я и сейчас, особенно после циклодола, если напрягу зрачок и буду долго смотреть на лампу или даже на звезду, в конце концов увижу рыцаря, выходящего из потока света!

— А кто-нибудь другой, кроме рыцаря, к тебе приходит?

— Нет, только рыцарь. А когда я сплю, я вижу такие яркие цветные сны, и действующие лица в них — тамплиеры.

— Ну, то, что ты такие сны видишь, в этом нет ничего удивительного, тебе же на ночь аминазин колют.

— Да, а при чем здесь лекарство?

— А при том, что все, кому колют этот укол, такие сказочные сны видят, что даже просыпаться не хочется. Да в этом ничего такого нет, хоть какой-то кайф ловить от лекарств, и то хорош! — резюмировал Печень.

Андрей не стал спорить о том, что его видения лишь результат расстроенных нервов и действия лекарств. Он настолько искренне полагал, что визуальные образы — это реальность, что даже не стал спорить об этом.

27

Наступило время послеобеденного приема лекарств. Дошла очередь и до Котова. Напротив его фамилии в журнале назначений значилась инъекция галоперидола. Как всегда, в момент введения этого лекарства у Котова начало выворачивать суставы, кроме того, вдруг начались судороги. Андрей потерял сознание и рухнул на пол процедурки. Медсестра, которой не впервой приходилось откачивать больных от действия нейролептиков, быстро сунула под нос пациенту ватку, смоченную нашатырным спиртом. Резкий запах аммиака вернул сознание Котову, но тело продолжало бить судорогами.

— На, держи таблетку, положи под язык и рассасывай ее, — подавая больному вожделенный циклодол, сказала Полина Николаевна.

Вскоре Андрей пришел в себя.

— Че ты такой нежный? — спрашивала медсестра пострадавшего. — Всего-то два кубика тебе ввела, а ты сразу на пол падать!

— А нельзя ли мне отменить это лекарство? — спросил оглушенный действием нейролептика Котов.

— Ишь чего придумал, галушка — это самое главное лекарство при твоей болезни! — отреагировала Полина Николаевна. — Хочешь отсюда побыстрей выйти?

— Конечно, хочу!

— Тогда терпи. Чем сильнее лекарство действует, тем быстрее дома окажешься.

— Дайте мне еще циклодола, — попросил Котов.

— Хватит тебе, еще привыкнешь. Вон сколько больных наркоманами стали, без циклы вообще не могут!

В отделении наступил тихий час. В голове Котова путались мысли. На автопилоте больной отвечал на замечания собратьев по несчастью. Недели на три сознание Андрея почти что отключилось. Лишь нехотя отзываясь на реплики Ильи и Леши Печеня, Котов игнорировал остальных обитателей палаты.

Карась сочувственно говорил:

— Вот, еще одного нормального пацана в овощ превратили!

Печень, обращаясь к зомбированному нейролептиками новичку, успокаивал:

— Это состояние у тебя пройдет сразу, как отменят галоперидол!

Андрею же было все равно, галоперидол так галоперидол. Лишь на боль, которую Котову доставляли болезненные инъекции, он ругался матом. Временами сознание оставляло Андрея, и он мешком падал на пол. Валяющегося на полу пациента никто не торопился поднимать, обитатели дома скорби и персонал просто перешагивали через Котова или обходили его. Когда дурнота проходила, Андрей сам, опираясь на руки, подползал к стене и уже потом с неимоверным трудом приводил себя в гвертикальное положение.

Карась как мог помогал своему приятелю, иногда делясь с ним циклодолом и чифирем. Эти допинги лишь на полчаса-час снимали заторможенность, а потом становилось еще хуже. Пустая голова, и мыслей ноль. Приезжавшие родственники уже так не радовали больного, но, спасибо им, привозили сигареты и хавку, которые в богадельне были на вес золота.

Но больше всего угнетало Андрея то, что к нему перестал приходить рыцарь Храма и его сподвижники. Что же стало с Роже, Мондидье и другими крестоносцами?

28

Близился Новый год. Засыпанные снегом чуть не по самую крышу корпуса тюремной больницы издали напоминали медвежьи берлоги. Только пар, подымавшийся над приземистым корпусом, свидетельствовал о том, что здесь живут люди. Погода свирепствовала, тридцатиградусные морозы изводили людей своей лютостью и непрерывностью. Стекла в отделении все покрылись изморозью, замысловатые фигуры из кристаллов льда плохо пропускали свет скоротечного зимнего дня и не позволяли рассмотреть то, что происходило за пределами отделения. В помещение богадельни санитары принесли мохнатую, пушистую красавицу, верхушка которой достигала потолка. Запах мороза и хвои пьяняще действовал на пациентов. Олег Фикса даже оторвал маленькую веточку и стал жадно жевать. Свои действия он комментировал так: