Олег Макушкин: Иллюзион

Людей-невидимок они определяли просто — система трехвидения была настроена на поиск аномалий, и как только обнаруживался объект, который не был заметен в одном из диапазонов зрения, тут же срабатывала обратная связь, вызывавшая появление светового контура на сетчатке. В минуты кратких передышек Шелест рассказывал армейские анекдоты, цинично разбрасывая носком ботинка ошметки плоти, или же вкалывал себе и Мирославу энергетические инъекции.

Ночь длинных хромосом подходила к концу; за окнами башни серело небо, местами раскрашенное отблесками пожаров. Каким будет город в новом дне, трудно было сказать. Но его наверняка ждали перемены.

\Cruciatus

• OF 10 05 0Е0D 09 0Е04 06 0F 12 01 04 09 06 06 05 12 05 0Е14 16 09 05 17

• 01 0Е 04 0Е 0F14 08 09 0Е 07 05 ОС 13 05 0D01 14 14 05 12 13 00 00 00 00

Бесконечная лестница вывела на новый ярус. Здесь было почти пусто, и только один силуэт стоял посреди комнаты, хорошо заметный во всех сенсорных областях. Стремительно и текуче Мирослав с Шелестом заскользили по комнате, охватывая фигуру с двух сторон. Но человек — а это был обычный человек — даже и не думал сопротивляться. Он только откинул волосы с лица и посмотрел в глаза вошедшим, сначала Шелесту, затем Мирославу.

— Виктория? — спросил Стихеев. — Вика...

Он был растерян настолько, что даже утратил свою готовность к борьбе, заряжавшую его кровь на протяжении последних часов. Где-то на грани сознания взвыли аварийные триггеры нервной системы — нельзя расслабляться, это слишком похоже на ловушку! Краем глаза он увидел, как Шелест обшаривает цепким взглядом углы комнаты, выискивая засаду.

— Вот мы и встретились, — сказала Виктория своим бархатным голосом, и Мирослав понял, что узнает этот голос, и эти тонкие губы, и изгиб бровей, точеную фигуру и гриву волос цвета воронова крыла — узнает, как будто их последняя встреча в виртуале была только вчера. Усилием воли он вызвал в памяти бледное, помертвевшее лицо с закрытыми глазами в темных пятнах впадин, какой он видел ее в больничном боксе, но это воспоминание поблекло перед тем, что он видел теперь.

— Вот мы и встретились. Ты помнишь меня еще, Тихон? — спросила Виктория чуть насмешливо. — Помнишь, как мы проводили время вместе, пока нас не разделил твой закоснелый консерватизм?

Мирослав перевел взгляд на Шелеста. Тот стоял неподвижно, глядя застывшим взглядом в глаза Виктории. Лицо его постепенно менялось — по мере того, как Вика вспоминала какие-то эпизоды их совместной жизни — менялось, плыло, словно тающая свеча, глаза исходили слезами, и все это без единого звука. Мирослав долго не верил в реальность происходящего, ведь он привык видеть Шелеста эмоционально неуязвимым, пока не заметил, как наливается неестественной бледностью лицо Тихона, как краснеют глаза и бескровные руки с сеткой багрово-синих вен тянутся к собственному горлу.

«Она же убивает его! — вспыхнуло в голове у Мирослава. — Убивает словами! Это какое-то телепатическое оружие!» Он подскочил к Вике, неловко занес руку, потом еще раз взглянул на Шелеста — и ударил. Наотмашь.

Сидя на полу, Виктория откинула волосы и взглянула на Славу с обидой, стоявшей омутами горечи в темных глазах. На подбородке у нее расплывался синяк, и опухла губа, придав такое жалкое и беспомощное выражение красивому лицу.

— Как ты мог! — сказала она с надрывом. — Ты, хороший парень, ударить женщину! И из-за кого! Из-за этого морального урода, твоего «благодетеля»! Ты вспомни, что он сделал для тебя! И я скажу тебе, что и для меня он старался не меньше, старался так, что превратил мою жизнь в кошмар! Вот почему я ушла от него! А с тобой мы даже не встречались — как ты можешь судить меня?

— Как не встречались? — удивился Мирослав. — А клуб? Ты помнишь, как он назывался? «Ночная...»

— «Ночная бабочка»? — повела бровями девушка.

— «Ночная мимоза», — мрачно закончил Мирослав. — Ты не настоящая Вика.

— Убей ее, — простонал Шелест.

— Что? — Мирослав обернулся к Тихону.

Тот уже вставал с колен. И прежде чем Мирослав успел ему помешать, Шелест поднял свой биоаннигилятор и выстрелил. И тут же закрыл Мирославу лицо ладонью и отвернулся сам. Но закрыться от страшного истошного крика они не смогли, и крик этот, наматывающий душу на железные крючья и тянущий ее из тела, режущий совесть, как пилит горло ржавая пила, вонзающий иглы в уши, глаза, мозг и еще глубже, в растерзанный разум, этот крик пригвоздил их к полу. Мирослав обнаружил себя стоящим на коленях и держащимся за Шелеста, который скорчился рядом, хрипло дыша.