Александр Белаш - Роботы-мстители

[Неописуемо лохматый тьянга подбирается на цыпочках к флаеру, оглядывается, левой рукой наоборот крестит замок, крестится сам, крестит, вынув из сумки, громадный бурав — и исступленно сверлит, закатив глаза и скаля зубы.]

— Эх, Хармон, Хармон! Называется — спец по сетевой безопасности, а сам так лоханулся, что попал к нам на XVII. Да где уж ему уследить за своим барахлом — он кукол ловит! Куклофил, наверно.

[Лысый громила в сером комбезе с инициалами Х.Х. на спине носится с большим сачком, а от него, пища и вереща, разбегаются с частым топотом голые пупсы, ростом ему по колено; на лице человека — безумный азарт сладострастия.]

— Ага! Зашевелилось что-то! Внимание!..

Отец с братом рано ушли на работу; с Габаром остались мать, Шуань, сестричка Янджали, братик Гаган и еще Хуркэ, старший ученик школы меча. Габар уже иссяк на благодарности тем, кто помогал ему. Шуань не покидал подопечного ни на минуту — и странно, и горько, и сладко почувствовать такое участие от южного огнепоклонника!.. Отец с матерью не до отчаяния ревностные в вере, однако и они заколебались — можно ли дать ночлег язычнику ради такого случая? Пресвитер успокоил их по телефону — «Можно, если он способствует возвращению ребенка к семье и вере». Конечно, Шуань старается и ради чести фонда «Анбакера — Надежда», но ведь не только поэтому… маленький южанин и родителей увещевал, и с мечниками толковал, и регулярно успокаивал Габара — казалось, он неутомим. Именно он предвидел атаку массмедиа на Тьянга-таун и побеспокоился о защите для Габара. Но все, что он мог, уже сделано. Теперь осталось выйти к школьному автобусу. Надо доказать, что о тебе не зря заботились, что ты способен на мужской поступок, можешь прямо глядеть в глаза суровым обстоятельствам. Сумка с книгами готова. Школьная форма одета. Мечники, твои друзья, сцепив руки, сдерживают натиск репортеров. Пора.

— Сынок, я знаю, что ты сможешь. Ты уже большой, и я не буду провожать тебя.

Да, выйти под конвоем матери — это позор. Скажут: «Ты не парень, а девчонка»; так и прилипнет навсегда презрительное — «Габарлики», в женском роде, на линго — «Габарочка». Женщиной по природе быть не стыдно; честная женская доля — это веление Бога быть матерью и хозяйкой, но из разряда воина и труженика опуститься до дошкольницы в куцых штанишках, чтоб тебя до седой шерсти окликали детским прозвищем — тут или умереть, или бежать из Тьянга-тауна куда глаза глядят.

— Я пойду.

— Мы выйдем вместе, — ободрил Шуань.

Имел храбрость воровать — имей смелость отвечать; так заповедано предками. Издавна так ведется, что хоть и не любят вора, а хвалят, если он не трусит перед казнью и наказание принимает как должное, с достоинством.

— Я буду рядом, — поддержал Хуркэ. Долг старшего — как долг десятника в сражении; не понукать, не волочить — но шагать рука об руку, чтоб младший знал — есть на кого надеяться.

Габар шагнул к дверям…

— Вот он, вот он! — завопил Отто Луни. — Габар, два слова для XVII канала!..

«Гэкан-ча гиа!» — ответил про себя Габар.

— Хиллари Хармон действительно тебя простил?! А что с тобой делали куклы?! Кормили тебя замазкой?

— Никаких комментариев, — камеру заслонил непреклонный Шуань. — У мальчика есть право не отвечать на вопросы. Позвольте пройти.

Мечники по гортанной команде старшего слаженно двинулись вперед, набычив головы и согнув локти; микрофоны, протянутые через их плечи, заколебались; школьный автобус подруливал медленно, постоянно гудя, и толпящиеся репортеры поневоле расступались. Шаг, шаг, шаг — только не побежать, не заспешить. Держать голову прямо. Не смотреть по сторонам. Не кусать губы. Воин, смелей! Один Бог знает, чего это стоит Габару — не сутулиться, не глядеть затравленно, не идти, будто в цепях. Прошение от Хармона — не Божья милость, оно вины не отменило. Тяжесть вины по-прежнему на плечах.

— Они делились с тобой планами о войне?! — лез кто-то из бригады Дорана. — Что они замышляют?! Ты виделся с Маской?!! Как ты вышел на полицию?!

Поздно; Габар вошел в автобус. Кто-то из ребят сильно хлопнул его по спине, второй — по затылку, третий дал тычка в бок, четвертый протянул навстречу руку; Габар крепко, с облегчением в душе отвечал на рукопожатия — свои! Свои, друзья, они снова его принимают в круг, они его признают. На задних сиденьях один старшеклассник негромко промолвил другому:

— Чтоб я так умер, как он жил,

— Бууйии, молодцом держится.

— Ну, наша школа, наш учитель!