Энтони Берджесс - Заводной апельсин (пер.Е.Синельщикова)

Поразмышляв так пару минут, я выбросил всю эту чушь из головы, врубил дебильник, надев его на шею и засунув в уши стереовкладыши, и принялся выбрасывать все из гардероба в поисках, во что бы такое облачиться, чтобы не очень шокировать тичерз, случись мне зайти в мою скул. Слушая прекрасный скрипичный квартет Клаудиуса Бердмана, я мысленно усмехнулся, вспомнив одну статью в «Ю-Эс Ньюс» о благотворном влиянии классической музыки на современную молодежь. Там говорилось, что нас может исцелить и цивилизовать прекрасный мир истинного искусства. Старая песня о том, что красота спасет мир. Какое, к черту, спасение? Какое благотворное влияние музыки? Красота неизменно вызывала у меня единственное желание — разрушить ее, так как она совершенно не вписывалась в наш уродливый мир.

А музыка… Музыка всегда лишь обостряла мои ощущения. Слушая ее, я чувствовал себя наравне с самим Господом Богом, который вправе карать и миловать этих никчемных людишек. Музыка будила во мне самые низменные инстинкты и давала ощущение вседозволенности.

Я оделся так, как в то время одевалась вся студенческая молодежь: в потертые джины и в голубую водолазку-педерастку с вышитой буквой А — начальной буквой моего имени. Был хай тайм сходить в музыкальный салон (да и башли после вчерашнего остались) и посмотреть, поступили ли давно заказанные стереодиски Девятой симфонии для хора с оркестром Людвига Ивана Бетховена в исполнении симфонического оркестра «Эш Шам» под управлением Л. Муха-вира. И я вышел на улицу.

Эт дэйтайм она была совершенно не такой, как ночью. Ночью она принадлежала мне и моим фрэндам и другим надсадам, пока сытые обыватели покорно проглатывали помои, выплескиваемые на них ТВ и частными телевещателями. И как их только не тошнило от этой ежевечерней жвачки! Теперь улица принадлежала им. Да и забрал днем было несравненно больше. На углу я заскочил в бас и доехал до центра. В торговых рядах «Тэйлор Плейса» я зашел в мой излюбленный музыкальный салон с глупым названием «Мело-ди». Несмотря на название, это было хорошее место., оборудованное стереофоническими бутиками, где каждый мог прослушать выбранный им диск. В салоне было пусто. Старина Энди, которому было года двадцать четыре,  вежливо улыбнулся мне. Он вообще хороший парень, всегда такой услужливый, благожелательный, хотя тощий и уже с заметными залысинами. Энди узнал меня и радостно сообщил:

— А, знаю, зачем ты пришел. Могу тебя обрадовать. Вчера я их получил.

Он подмигнул и пошел в подсобку.

Энди вернулся быстро, торжественно помахивая двумя огромными дисками в глянцевых белых конвертах, с которых величественно и строго на меня смотрел сам Людвиг Иван.

— Вот, пожалуйста, — протянул мне их Энди. — Хочешь послушать?..

Придя домой, я всадил себе в руку изрядную дозу героина. Потом вытащил из конверта божественную «Девятую, хоральную» и поставил диск, врубив полную громкость…

Когда мы с Людвигом Иваном кончили, я устало потянулся, повернулся к стене и уснул.

Я продрых до самого вечера и очнулся от позвякивания чашек и тарелок и сдержанного разговора, доносившихся из столовой. Было уже полвосьмого, и мои предки вернулись с пахоты. Они сидели за усталым ужином, вяло обмениваясь новостями. Хотя какие у них могли быть новости? Старость не радость, а им уже было далеко за сорок. Накинув халат, я выглянул из своей комнаты и весело сказал:

— Салют, камарады! Уже припылили? Дад и мом устало улыбнулись.

— Небось наломались за день? А мне гораздо лучше после дневного отдыха. Пожалуй, пойду поработаю, сшибу доллар-другой.

Мои предки были уверены, что я подрабатываю по вечерам в магазине. Отчасти это было верно: что-что, а уж лавки и магазинчики мы не обходили вниманием.

Мой старый конь смотрел на меня без особого обожания, и в его глазах сквозило невысказанное подозрение, но он благоразумно помалкивал.

После скорого ужина я нырнул в ванную, принял душ и оделся.

Когда я вышел из комнаты, готовый к новым вечерним подвигам, фазер неуверенно спросил:

— Не подумай, что я вмешиваюсь в твои дела, сын, но мне бы хотелось знать, где ты работаешь так поздно каждый вечер?

— Да так, где придется, — непринужденно ответил я, пресекая тяжелым взглядом дальнейшие расспросы. — По-моему, денег я у тебя не прошу ни на шмотки, ни на пластинки, ни на другие развлечения. Так в чем же дело?

— Да нет, я так, ничего, — смешался он и уткнулся в чашку. — Просто я… мы беспокоимся за тебя. Мне иногда снятся такие дурацкие сны… Можешь смеяться надо мной, но вот, например, прошлой ночью мне приснилась одна вещь, которая мне очень не понравилась.