Владимир Близнецов: Глиняные ноги

Протягиваю руку к граппе. Сан-Саба подождёт до завтра, а сейчас мне просто необходим реквием по очередному этапу жизни. Предпоследнему, кажется.

Requiem aetemam dona eis, Domine.

Вечный покой даруй им, Гocподи.

Рим изменился. Из окна поезда аэролинии видно, как уткнулись в небо шпили высоток, засиженный, точно мухами, тарелками антенн. Транспортные сети пронзили город под землёй, на земле и по воздуху. Величественные храмы эпохи Возрождения кажутся косыми кладбищенскими часовнями. Приторно-гадостные звуки из динамиков на зданиях бьют по ушам круглосуточной рекламой, другая реклама светится на миллионах экранах «плазм». И это ночь.

Но я схожу на безлюдной станции без огней и назойливой лёгкой музыки. Заряженный револьвер заметно выпирает из внутреннего кармана пиджака: сутану, ставшую мне второй кожей, пришлось оставить дома. Белому соваться в район афров — самоубийство. Но ночью у меня больше шансов остаться живым. Грохочущий лифт спускает меня на землю и под неё, в катакомбы, населённые монстрами.

В Сан-Саба стоит абсолютная тьма. Несколько тлеющих фонарей вдоль улицы не менялись с двадцатого века. Узкие улочки легко могут вызвать клаустрофобию, из подворотен доносится музыка, похожая на удары по мусорным бакам. Неподалёку во мраке ругаются невнятные тени. Посреди улицы дерутся дети. Клубок из маленьких тел катается по растрескавшемуся асфальту, изрыгая яростные вопли и мат.

Население Сан-Саба до сих пор оценивается приблизительно. Отбросы сопротивляются глобализации, хотя сами являются её плодами.

Иду медленно, понятия не имею, куда. Лишь бы не заблудиться в этом анклаве постапокалипсиса. Чёрные тела возникают из тьмы неожиданно, молча скользят мимо, исчезают, как призраки тёмных богов.

Задеваю носком ботинка что-то мягкое, чуть не падаю. Еле удерживаюсь, чтоб не выхватить револьвер. Посреди тротуара рядом с содержимым собственного желудка лежит человеческое тело. По чудовищному запаху перегара ясно — суррогаты алкоголя давно заменили ему кровь. Тело мычит нечто нечленораздельное. Я брезгливо морщусь и хочу идти дальше, но что-то меня останавливает. Достаю старенький коммуникатор Sci-dap и мелкую купюру, пальцы быстро выводят на дисплее «Бар-Кохба». Сильно пинаю афра под ребра, тот разом принимает сидячее положение, поводит недоумённым взглядом.

Я сую ему под нос Sci-dap и деньги. Грязная лапа тянется к купюре — размечтался, — отдергиваю руку.

— Сюда смотри! — приказываю я.

Лицо афра вытягивается, он бессмысленно хлопает ртом, с губ тянется отвратительная коричневая слюна. Наконец он выдаёт:

— Коррадо Джованни, — и, извернувшись, выхватывает деньги.

Затем неожиданно падает и отрубается — так же быстро, как до этого очухался. А может, просто засыпает.

Теперь я хотя бы знаю куда идти. Уже заворачивая за угол, замечаю, как от стены отделяются две фигуры и направляются к телу. Вероятно, это был последний заработок в его жизни.

Коррадо Джованни. Исковерканное афрами название некогда прекрасного проспекта. Сейчас он застроен ночлежками, уродливыми бараками из колотого булыжника, и среди этого неолита, со всех сторон окружённого светлым будущим, находится ответ.

Я прислоняюсь к обшарпанной стене. Земля мелко дрожит под ногами — внизу проносится поезд метро.

Летняя ночь идёт на убыль, сегодня я вряд ли что-то найду. Вид Коррадо Джованни повергает меня в ностальгическое уныние. Хочется достать «магнум» и расстреливать всех подряд, мстить за изуродованный город.

И тут из темноты улицы раздается голос, хриплый и механический, похожий на рычание дизельного двигателя. Я вздрагиваю.

— Белый, что ты знаешь о Бар-Кохба?

Доносится слабое дребезжание — так заводятся «карусели». На освещенный участок мостовой выступают четыре рослых афра. От их вида меня тошнит. У каждого не прикрытые плотью уродливые механические протезы, заменяющие части тела. В железных клешнях — «карусели». Ниггеры-киборги. Ниборги.

Беру себя в руки.

— Если скажете, что это такое, то я смогу ответить. — Кажется, голос прозвучал с излишним вызовом.

Афры перекинулись несколькими фразами. Отвлеклись. Этого хватило, чтобы «магнум» появился из кармана. Четыре человека, шесть патронов: приемлемый расклад. Похоже, это те, кого я ищу. Один здоровяк замечает оружие, начинает поднимать «карусель», но поздно.

Выстрел оглушает, руку отбрасывает сильной отдачей. Афр с противным скрежетом протезов падает. Остальные бросаются врассыпную, но, похоже, механические части не отличаются подвижностью — еще одного урода пуля кидает на землю. Отвык стрелять, но не разучился.