Нил Клейд - Человек-паук. Последняя охота Крэйвена

– Почему я не вмешался? Я виноват, я – преступник. Даже хуже. Я ужасен и мерзок, я больше не человек. Я – животное. – Его зубы сверкнули. – Я – Паразит.

Он поднялся, доковылял до стены и обхватил камеру руками.

– Хватит. Не хочу больше вспоминать, это слишком болезненно.

– Эдвард, не бойся боли. Не борись с ней. Вместе мы справимся.

– Нет! Хватит звать меня Эдвардом! Я не Эдвард!

– Ты Эдвард. Перестань изображать того, кем не являешься. Освободись, Эдвард.

Эдвард ударил кулаком по стене так, что та задрожала. Камера чуть было не оторвалась.

– Я… не… Эдвард! Я – Паразит! Паразит! Хватит делать мне больно! Хватит пытаться меня убить! Если вы не прекратите… я вас сожру! Слышите?! Я.

Он колотил по стене, ожидая ответа на свой внезапный всплеск агрессии, но ответа не было. Через несколько секунд он выдохся, вернулся в угол и зарыдал.

– Так-то лучше, – мягко и сдержанно произнёс голос.

Эдвард попытался представить, как обладатель голоса стоит рядом, похлопывает его по спине и утешает.

– Эдвард, все эти годы часть тебя – самая потаённая часть – верила, что ты заслуживаешь находиться в этой ужасной оболочке. Паразит – словно саркофаг, в котором ты себя похоронил.

Эдвард внимательно слушал.

– Так тебе было легче выживать, легче защищаться от нападок общества. Невероятно, но Паразит стал для тебя чем-то вроде ангела-хранителя.

– Нет! Я…

– Пожалуйста, позволь мне закончить. Наш разговор, твоя исповедь – важный шаг в прошлое. Впервые за долгое время в тебе происходят эмоциональные изменения. Скоро придёт час, когда тебе не понадобится защита Паразита, и Паразит это чувствует. Вероятно, он чувствовал это уже некоторое время, и теперь он до смерти боится. Он злее, чем когда-либо. Эдвард, тебе известно, почему?

Эдвард помотал головой. Слёзы катились по его щекам.

– Всё потому, что дни Паразита сочтены, и он это понимает.

Эдвард разревелся. Он склонил голову и закрыл лицо ладонями. Его тело содрогалось от всхлипываний, и он упал на колени, будто кланяясь в пол.

– Эдвард, ты открылся мне. Выбрался из саркофага боли и одиночества, и поведал свою историю, рассказал о своих страхах. Пускай эта камера – тоже саркофаг, с решётками, замками и охраной, но исповедь всё равно освобождает, верно?

Эдвард взглянул в камеру заплаканными красными глазами.

– Дааа, – прошептал он, согласно кивая. – Я сссвободен… Свободен.

Он задрожал, на этот раз от радости и облегчения.

Он больше не чувствовал одиночества, не хотел возвращаться в своё тёмное, холодное и сырое убежище, с крысами и жестоким голосом в голове. Пусть жизнь в заключении была далека от идеальной, Эдварду не нужно теперь было оставаться одному. Он мог находиться на поверхности, под защитой, и жить, не боясь Человека-паука и преследования со стороны других людей. Он был защищён, счастлив и свободен.

– Свободен, – повторил он и со смехом начал кататься по полу.

– Я свободен, свободен!

Снаружи, за зеркальным стеклом, охранник наблюдал за тем, как Эдвард Уэлан купается во вновь обретённой свободе. К охраннику подошёл ещё один человек и передал ему гамбургер из бумажного пакета.

– Что это с ним? – спросил новоприбывший, вешая на ближайший стул шляпу.

Первый полицейский пожал плечами и уселся, чтобы перекусить.

– Шут знает. Он уже битый час сам с собой болтает. Чем скорее этого урода упекут в психушку, тем лучше.

Второй коп откусил кусок гамбургера. Кусочки лука и салата полетели на пол.

– Твои бы слова да Богу в уши.

Полицейские принялись уплетать еду за разговорами о семьях и телепередачах, не сводя глаз с чудовища в соседней камере. Но чудовищу было всё равно. Впереди его ждало пожизненное заключение и осуждение общества, но впервые в жизни Эдварду Уэлану не нужно было никому ничего доказывать. Даже голосу в собственной голове.

МЭРИ-ДЖЕЙНукуталась в одеяло и смотрела телевизор в ожидании Питера. По кабельному показывали какую-то чушь, которую Мэри-Джейн смутно помнила из детства. «Печаль, – подумала она. – Я столько лет мечтала о том, чтобы вновь увидеть этот фильм. Когда мне было… кажется, девять, он казался таким классным. А теперь я понимаю, что это полнейший отстой».

Она сунула руку в полупустую банку с печеньем.

«Серьёзно, только взгляните, – расхохоталась она, глядя на экран. – Два взрослых мужика в дурацких костюмах отстреливают резиновых чудовищ? Память об этом я хранила столько времени? Да уж, с возрастом всё меняется».