Лука Птичкин: Черный океан

© Лука Сергеевич Птичкин, 2015

© Андрей Сергеевич Шапеев, иллюстрации, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

В темной комнате Глеба раздался чрезвычайно противный звук. Это был телефон. Он гудел своим протяжным монотонным ревом. Однако Глеб продолжал лежать, широко раскинувшись на кровати. Ему было холодно, одеяло, по-видимому, сползло после того, как он заснул. Потерев глаза левой рукой, Глеб бросил расплывчатый сонный взгляд на электронные часы на стене, чьи белые цифры сияли в кромешной тьме. Сейчас было без четверти пять, время, когда все и еще… и уже… спят. Тем временем телефон проревел уже раз десять. Глеб был бы рад, если бы он сейчас же перестал звонить.

– Кто же это может быть? – Прошептал сам себе Глеб. Ему стало интересно и он, сняв трубку и сказав «алло», снова распластался на кровати.

В трубке было чье-то дыхание.

– Да, я слушаю, – пробормотал Глеб, – черт знает что… – он положил трубку на кровать и сказал сам себе, – если что, услышу что-нибудь. Он не знал, почему сразу не повесил трубку. Просто, может, кто-нибудь что-нибудь да скажет. Но в трубке по-прежнему слышалось дыхание. Это дыхание было спокойным.

– Да ну и ладно. – Глеб положил трубку теперь уже на петли телефона и закрыл глаза. Сон не заставил себя долго ждать, учитывая, что Глеб сегодня ночью лег только в половину четвертого утра: до трех часов что-то праздновал с друзьями. Но, как обычно, к концу гуляний, всем было абсолютно все равно, что они там отмечали и зачем столько выпили. В головах была одна мысль: добраться до дому, если была вообще. Сейчас он был пьяным, уставшим, даже изможденным и легко уснул.

Ему приснилась какая-то девушка, которая через миг оказалась его любимой. Она тихо лежала на постели, спокойно дышала, прислонив к уху трубку телефона, откуда слышались невнятные слова Глеба. Его взгляд немного отдалился. Она лежала на постели, укрытая тонким шелковым одеялом. Тусклый свет ночника освещал мягкие контуры ее лица и тела. Но вот почему-то комната ее была без окон и без дверей. Но обращать на это внимание не хотелось. Во сне мучила совесть, хотя любимая и знала, где он и с кем.

Столкнув случайно рукой подушку на пол, Глеб проснулся. Его голова все еще гудела, но уже меньше. Из окна на ноги Глеба падали косые лучи согревающего золотисто-желтого света.

Глеб встал и сунул ноги в нагретые солнцем сланцы. Несмотря на несильную головную боль и сухость во рту, настроение было на редкость хорошее.

Он встал с кровати и отправился в ванную комнату, чтобы привести себя в порядок. Как только он вошел туда, в зеркале за раковиной ему предстал двадцативосьмилетний мужчина. Глеб встретился с ним взглядом, провел рукой по своей щетине и произнес: «Ну, доброе утро. А ты еще даже ничего! – Глеб потрогал шрам на виске, полученный еще в детстве, в результате неудачной игры, или падения с велосипеда – Хотя здесь следовало бы отрастить бакенбарды».

Он умылся, тщательно выбрился, почистил зубы, вытерся полотенцем, сделал еще кое-какие личные дела, не стоящие описания, и вышел из ванной взбодренный.

Он жил один, но временами в его доме обосновывались его друзья, девушки, хотя довольно давно, и, однажды, даже страховой агент, обратившийся за помощью, однако на этот раз в доме не было никого, кроме его самого.

Пройдя обратно в спальню, он взглянул на настенные часы и весьма удивился, что было только девять часов. Сегодня у него был выходной. Он сам для себя так решил, потому что был писателем и сейчас не был настроен, так как чувствовал, помимо легкого похмелья, еще и отсутствие желания что-либо писать. Недавно он завершил работу над психологическим романом под названием «Кусок», не имевшим определенной сюжетной линии. Он написал его от нехватки ощущений и сомневался, что «Кусок» понравится здравым умам России. Это был роман о многом: о неспокойной жизни, о веселье в клубах, связанных с массовостью, о своей теории стержня, пронизывающего всю нашу жизнь каким-то одним символом и прочее. В принципе, если считать его урбанистической философией, тогда он будет отлично продаваться как представитель своего замысловатого жанра.