Ирина Богатырева - Кадын

Был вечер, Алатай чистил в клети коня. Кто-то вошел, но мысли его были столь далеко, что он тогда только и заметил вошедшего, когда тот обратился:

– Ярче клинка уже сияет твой конь, или хочешь шкурой его освещать?

Он обернулся – у двери стояла Игдыз. Алатай смутился и ничего не ответил, опустил руку со щеткой.

– Не сердись, что пришла. Ты не был на нашей поляне три дня. Я ездила в стан за хлебом и решила проведать, что с тобой.

– Благодарю. У меня ничего не случилось.

– Отчего же не приезжал?

Алатай нахмурился, клоня голову. Она подождала, а после сказала:

– Выйдем на свет. Или не можешь оставить своего коня?

Алатай кинул щетку в солому и вышел.

Клеть стояла на склоне холма. Солнце садилось за домом царя, выжигало облик его темным на светлом фоне. Алатай чувствовал, что Игдыз не сводит с него глаз, что сердце ее и правда полно тревоги, и в другое время это порадовало бы его, но не сейчас – три дня назад он твердо решил, что последует за царем, пусть и не зовет она его с собой, и с той минуты запретил себе думать об Игдыз.

Три дня назад он был у царя, присутствовал на суде. Она была легка и спокойна, как все это время с того дня, когда вопрошали хозяина. А Алатай смотрел на нее с тоской и спрашивал себя снова и снова: вот сейчас она есть, а потом – где потом она будет? Он знал, что сама Кадын верит в пастбище Бело-Синего, где в вечной неге не берегах Молочной реки живут их предки. Его отец верил лэмо и давно заплатил им за право лечь вместе с мачехой в самом большом доме Чу, и Алатаю оставил место рядом с собой, но Алатай не мог верить лэмо и в их счастливый мир, да и пастбище Бело-Синего не манило его чистой росой – все было не то, не то, он чуял это, и Кадын уйдет не туда, в железных когтях унесет ее с собою хозяин гор, жестокий ээ-торзы. И где же ее тогда искать?

И вот, думая так, он вдруг почуял с невыразимой, небывалой тоской: уйдет она, и вместе с ней уйдет нечто важное, нечто невыразимое, что было сутью их люда, духом его, живой его душой. И в тот же миг понял, что без этого потеряет смысл и его жизнь, и тогда же решил уйти вслед за ней, пусть и не зовет его царь за собой.

– Скажи, – заговорила снова Игдыз, – какую долю достали тебе на посвящении духи?

Алатай от неожиданности поднял глаза – никто не спрашивал его об этом, никому он и не хотел бы этого говорить.

– Мне достали клевец, мне быть воином, – сказала она. – Это ничего, что не позвала нас к себе Луноликая. Я и тогда воином останусь, когда стану женой и в юбке сяду у очага. А что тебе достали?

– Я не могу тебе сказать, – ответил Алатай. Игдыз, только что с задорной улыбкой смотревшая на него, тут же надулась.

– Те! Что за детская гордость!

– Это не гордость, – опомнился он. – Прости. Не могу сказать, потому что не знаю.

– Как же такое может быть?

– Я не понял, что мне достали. Даже Кам не понял.

– Что же это? – с еще большим любопытством спросила Игдыз.

– Я не могу тебе рассказать.

– Хе! Еще бы: если даже сам Кам не понял!..

– Не сердись.

– Но хотя бы на что это было похоже?

– Это… Это был шар, который мой дух принес в зубах.

– Шар? Просто шар?

– Золотой шар.

– И все?

– Да. Кам думал долго и сказал, что шар может означать только власть. Но я и так должен принять свой род у отца, это не может быть моей долей, это мое право по роду. Поэтому я и не знаю своей доли.

Говоря это, он с каждым словом будто становился бодрее и спокойнее. Каждое слово убеждало его, что его решение – верно, и только так может он поступить. Только рассказать об этом нельзя было никому. Игдыз не поймет. Эвмей отговаривать станет. Алатаю еще было немного жалко отца, но он ничего не мог с этим поделать. Род достанется Стирксу.

– Чудной же ты, трясогузка, – усмехнулась Игдыз. – Даже доля у тебя такая чудная, что о ней и не скажешь. Чем же может быть шар? Шар – это солнце. На шапке у царского рода Солнцерог гарцует на шаре. Но ты из другого рода.

– Из другого, – кивнул Алатай.

– Те! Да только я не для того тебя спросила, чтобы мы сейчас гадали, – сказала она. – Я лишь напомнить хотела, что у каждого своя доля. Чужую не облегчишь и не разделишь.

Алатай внимательно вгляделся ей в глаза.

– Я это знаю. Но почему говоришь мне это сейчас?

– А ты думал, не вижу я, что ты на сердце все эти дни носишь?

Алатай смотрел на нее и не мог понять, верно ли знает она, угадала, или совсем другое имеет в виду, а ему только мнится.

– Что же ношу? – спросил он, но Игдыз не успела ответить – с холма послышался голос: