Юлия Шолох - Волчий берег

Всё, слушать бесконечное нытьё мне осточертело!

Я жутко устала, вымоталась и не могла больше скрывать от сестры правду. Не могла молчать о тяжком положении, в котором мы оказались. Нельзя дальше молчать – она меня изведёт, всю кровь выпьет!

– Смотри! – я вывернула у Малинки под носом мешок и принялась изо всех сил трясти над землёй – оттуда вслед за вещами посыпались только крошки. – Видишь? Видишь, что ничего не осталось? Ты понимаешь, что у нас больше нет еды? И денег тоже нет ни копейки! Нам теперь только по миру идти, надеяться, что приютят и накормят, дадут работу, чтобы совсем с голоду не околеть!

Я, тяжело дыша, стояла и смотрела на Малинку сверху вниз, щёки пылали, как будто охваченные огнём. Неужели она думает, что не понимаю? Разве я чувствую иначе? Всё то же самое! И голод мучает, и ноги идти отказываются, и ночью спать жёстко и холодно. Неужели думает: я не знаю?

– Я вижу, Жгучка. Но туда…

Голос у Малинки срывался, не давал договорить. Произнести вслух название Тамракский лес – дурной знак, а уж собираться туда войти и подавно сродни самоубийству.

– Не начинай ныть, прошу. Не начинай!

Я повысила голос. Малинка считала меня строгой, иногда даже чересчур, вот и сейчас смотрит с укоризной, но она просто не понимает – я веду себя так от волнения. От страха. Я жутко боюсь, что всё бесполезно, что не выйдет ничего, как бы я ни старалась, вот что страшно! И сейчас ей придётся понять, для чего я нас мучаю, иначе никак. Я старшая, ответственная и должна держать себя в руках, да, должна оберегать сестру, да, не спорю, но оберегать того, кто не сопротивляется, наверняка легче.

– Но зачем туда идти? Там, в лесу, люди исчезают! Там даже никто не живёт!

Надо же, голос обрела.

– Мы не собираемся селиться в чаще, нам бы только до деревень по ту сторону леса добраться.

– Ага! – насупилась Малинка, губы задрожали, ресницы прозрачными слезами покрылись. Эти ресницы все в слезах я вижу куда чаще сухих.

– Ну, всё, не начинай. Ты просто трусиха, – я села на корточки и стала подбирать вещи обратно в котомку. Мятое полотенце, тонкое одеяло, две пары носков, бельё – вот и всё наше имущество. – Подумай лучше, что будет, если отчим нас догонит.

Боги, что будет, если он нас догонит. Что будет!

Я всё бросила и закрыла руками лицо. Сидеть на голой земле неудобно, особенно когда юбка задралась и щиколотки щекочет трава, но пошевелиться не было сил. Мы столько бежали. Столько старались уйти подальше, чтобы оказаться в безопасном месте и хотя бы на час забыть о преследователе! Спали урывками в сараях, в брошенных избах, даже в лесу под соснами! Шли куда глаза глядят, только бы идти.

А теперь, когда до деревни, которую я считала последним прибежищем, всего час пути, вон над деревьями вьётся дым, пришлось свернуть в сторону. Малинка даже не поняла вначале, что случилось, может, думала, что я балуюсь, может, что решила перед встречей с людьми в тени отдохнуть. Потом пришлось сказать, конечно, что в обжитых людьми землях нам спасу нет и путь наш теперь лежит в Тамракские земли… и слушать возмущённые крики. Как будто других неприятностей мало!

Нос так жутко зачесался, что я всхлипнула. Малинка тут же упала рядом и заплакала:

– Если бы мама была жива…

Пришлось, как обычно, утирать чужие слёзы, обнимать её крепко-крепко за плечи и шептать на ушко что-то бессмысленное. Кроме друг друга, у нас никого больше нет, сестра прижалась ко мне и замерла. Как же она боится, я чувствую каждый её испуганный вдох, как будто что-то грудь туго сдавливает. Я прошептала:

– Знаю, Малинка, всё знаю… Но мамы больше нет.

Нос зачесался ещё сильнее, и выдержка подвела. Реветь белугой девице, которой уже девятнадцать стукнуло, просто позор, но что поделать. В смысле, что ещё делать-то?

– Не реви, – возмущённо сказала Малинка, отпрянула и сама подобрала сумку. Стала её завязывать. А руки-то дрожат!

– Почему не реви? Тебе же можно!

Иногда я перестаю быть взрослой и веду себя как ребёнок, но тут, в лесу, этого никто не увидит, а сестре я могу показаться любой. Только вот не любит Малинка, когда я раскисаю и плачу. Понятное дело, самой-то плакать приятнее, да ещё когда со всех ног утешать бросаются!

– Может, у Великого князя помощи попросим? – её голос словно разбух от слёз и гундосил. – Расскажем, что отчим хочет нас извести, чтобы всё хозяйство себе забрать. Может, заступится?