Валерий Фурса - В сумерках времени

Я тогда просто загадал себе первобытный лес со всеми его обитателями, не забыв обезопасить себя от встреч с первобытными людьми. Почему мне не хотелось встречаться с нашими далекими предками? Мне кажется, что такого вопроса и возникать не должно. Ведь далеко не всем современникам довериться можно. Что уж там о дикарях говорить? Кто знает, что им в голову взбрести может? Хорошо, если мысль какая-то… А если только инстинкт сработает? Ну их, тех питекантропов! Или неандертальцев? Нет! Я на них даже из клетки смотреть не хочу. Если о животном знаешь, что с ним все время настороже быть надо, то о человеческих предках чего-то определенного сказать нельзя. От зверя можно спрятаться. Если он тебя не видит и не чувствует твоего запаха, то его и опасаться не следует. А человек, который задался мыслью непременно кого-то захватить и уничтожить, не успокоится, пока задуманного не выполнит. Потому я и не хочу в своих путешествиях с людьми встречаться: ни с современными, ни с доисторическими.

Лес был загадочным и таинственным. Еще когда-то, в детстве, когда мы изучали ботанику, зоологию или историю, что-то не очень верилось в то, что обычный папоротник может достигать размеров высоких деревьев. Но мне таки пришлось убедиться в этом.

Хотя папоротники эти были вовсе не такими, какие мы привыкли видеть, но это были они. Только было их там десятки, если не сотни видов. Привычных для нас деревьев и кустарников не было. Одни только папоротники. Но зато какие! Некоторые их них были подобны нашим, современным. Они были травянистыми и поднимались на высоту не больше метра.

Другая группа представляла собой травянистые кустарники. Они были более густыми и разлогими. В высоту они были от двух до пяти-шести метров.

Отличались от этих «кустов» настоящие древовидные папоротники. Некоторые стволы руками обхватить я не смог бы. Похожие на знакомые всем пальмы, они тянулись к солнцу, и только у некоторых из них листья были по всему стволу. У большинства же небольшой пучок листьев украшал только макушку. На некоторые из них можно было бы спокойно залезть и с высоты осматривать этот первобытный лес. Но верхушки этих «деревьев» так шатались под порывами ветра, что лезть на них я не решился.

В этом лесу не было видно птиц. И потому он казался необычно тихим. Если не считать шума ветра. Хотя сказать, что жизнь леса была совсем тихой, я бы не решился. И не только потому, что местные «деревья» скрипели и стонали под порывами ветра совсем так, как это бывает в привычных для нас лесах.

Время от времени между растениями пролетали довольно большие жуки, шелест крыльев которых тоже создавал определенный шумовой эффект. Иногда даже казалось, что именно это шелестение и представляет собой сольную мелодию леса. Но и это было не так. Изредка из глубины леса звучали отчаянные звуки воплей и всхлипов, издаваемые какими-то животными.

Скорее всего, что это были последние вздохи жертв каких-то неизвестных хищников. Охотников с острыми клыками и длинными когтями.

Когда такой крик-стон прозвучал впервые, я с испуга чуть на свою заветную кнопку не нажал. Не судите меня слишком строго. Попробуйте представить себя на моем месте. Думаю, что любой из вам готов был бы при первой же опасности броситься наутек.

Но тогда я себя еще сдержал. Нажать кнопку, еще толком ничего не увидев? Какой же в этом экстрим?

Вряд ли этот лес можно было назвать зеленым. Цвета его менялись от ярко-желтого до темно-коричневого. Желтыми было что-то, напоминающее плоды. Но их было так много, что почти во всем преобладал этот цвет. Листья были разных оттенков зеленого цвета – от светло-салатового до темно-зеленого и даже почти коричневого.

Первым увиденным мной живым существом этого реликтового леса была огромная сороконожка, неведомо откуда появившаяся на моем плече. Защищенное одеждой тело даже не почувствовало ее присутствия, хотя в длину она имела не менее тридцати сантиметров.

Увидев эту гадость, я чисто машинально смахнул ее рукой на землю и сразу же раздавил каблуком сапога. Но все это я сделал абсолютно интуитивно. Ни одна мысль не успела пробежать по нейронным лабиринтам моего мозга. Но я тут же зашипел от боли, моментально пронзившей мою руку, и опять-таки чисто интуитивно схватился ею за то, что под эту руку попало.

К счастью, обожженной рукой я схватился за мясистый стебель какого-то растения и крепко сжал его. Из травянистого побега щедро брызнул сок, заливший мне всю руку. Я говорю «к счастью», потому что именно этот сок оказался очень эффективным лекарством. Боль в руке начала утихать. Тогда я еще сильнее сжал спасительный стебель, и целебный сок снова побежал по руке, достигая плеча.