Илона Ивашкевич - Легенда о Мантикоре. Пропащая душа

– Женщина ехать с Терррорком?

– Ехать, ехать, – недовольно отозвалась Эура, затягивая подпругу. – Я приказала тебе сидеть в конюшне! Какое право ты имел бегать по моему дому?

– Ты сама просить человеческого мальчика проводить Терррорка к лошади, – пожал плечами гоблинец.

– Ты в своём уме, ушастый!? – Скривилась девушка от ударившего в нос терпкого виноградного запаха. – Шаман на дух не переносит запаха вина.

– Это все мальчик. Мальчик напоить Терррорка вином и дать капустный пирог. Терррорк не отказываться. Зачем Терррорк отказываться? Мальчик говорить, а Терррорк пить! Мальчик много говорить, Терррорк много пить!

– Ты точно спятил, – покачала головой девушка. – Похоже, не только оборотни теряют мозги в полнолуние. Видимо на вас, гоблинцев, луна тоже действует.

– Женщина, не бояться! Терррорк зелье верный знать: пол бутылочки и Терррорк свеж, как маленький крольчонок. Ням-ням, крольчонок.

– Смотри сам, ушастый, – отозвалась Эура, тихо выводя лошадь во двор. – В любом случае, если шаман будет спрашивать, то я тут ни при чем. Я тебе не наливала.

– Куда? – Окликнул их пожилой конюх, куривший трубку на старой бочке у ворот.

Эура кинула ему медяк. Старик, поймав монетку, подмигнул и побрел открывать ворота. Старый Улов никогда не задавал вопросов, когда ему щедро платили: ни прежде, когда он с дружиной отца Трюггера ходил в походы, ни сейчас, когда он целыми днями курил трубку верхом на старой бочке у ворот конюшни. Прикрыв за Эурой и её маленьким сопровождающим ворота, он, вернулся на место, мурлыкая себе под нос песенку и прикидывая сколько пива можно купить на внезапно свалившееся богатство.

Старый Снерхольм стоял на опушке. Со всех сторон его чёрной стеной окружал лес.

– Прямо, – улыбнулся гоблинец, обнажая острые жёлтые зубы. Он стянул мешавший капюшон. – Терррорк показать дорогу к шаману.

– Я знаю, – раздражённо отозвалась Эура.

Гоблинец никак не мог устроиться на лошади, елозил в седле, задевая вывернутыми назад коленками стремена. От него тащило шерстью и вином. Длинные зелёные уши, торчащие по бокам чуть сплюснутой головы, порванные и унизанные медным кольцами, тряслись перед её носом. Маленькое гоблинское сердце трепетало от счастья: его накормили и напоили, и в стойбище он въедет верхом, как уважаемый и знатный господин. Собственная лошадь всегда была для Терррорка недостижимым предметом роскоши, символом богатства и объектом вожделения и страсти. В своих тайных гоблинских мечтах он покупал белоснежного коня и торжественно появлялся на нем перед изумлёнными сородичами.

– Неа, – погрозил пальцем ночной темноте гоблинец, когда Эура уже собралась свернуть на знакомой развилке. – Шаман переехать. Терррорк перетаскивать его шатёр. На старом месте плохо. В горах снег выпал: олени спуститься ниже, гоблины спуститься ниже, тролли спуститься ниже.

– Олени у отца гуляют и завтра собираются на охоту.

– О! Тролли славно поужинать завтра. Ням-ням.

– Тролли не поужинают! Нам не нужны проблемы.

Гоблинец хмыкнул и замолчал. Терррорк захмелел, укачиваемый ровным шагом лошади. Он дремал, приоткрыв правый глаз, опёршись спиною об Эуру, словно о спинку кресла. Лошадь осторожно ступала по тёмной лесной тропинке, мелко вздрагивая от волчьего воя, раздававшегося неподалёку.

– Волчколюди на деревню нападать, – флегматично заметил гоблинец, мотнув головой вправо на очередной развилке. Тропа, едва заметная в снегу, исчезла, свернув за валежник.

– Сегодня полнолуние. Им сложно прятать свою натуру.

– Не только им,– хихикнул гоблинец.

– Ты лучше скажи куда дальше. Я не знаю этой дороги.

– Прямо…. Если не знать, куда идти – иди прямо… – философски заметил гоблинец.

– Тут дорога заканчивается: дальше сугробы, бурелом и кусты.

– Хде? – Резко мотнул головой гоблинец, едва не заехав в глаз краем уха.

– Везде!

– А… Прямо.

– Терррорк, прямо мы не проедем! Может быть, ты пешочком проскачешь, но я на лошади – нет. Мы увязнем в снегу, сделав пару шагов.

– Доверять, Терррорку, человеческая женщина.– Глубокомысленно произнёс гоблинец, поднимая палец.

Он неловко сполз с лошади, плюхнувшись рядом с кучей присыпанных снегом веток, принюхался, по-звериному морща острый нос, и вытянулся. Убедившись, что никого подозрительного рядом нет, он снял с плеча мешок и принялся в нем капаться, бормоча что-то под нос на родном языке. Эура молча ждала, поминутно озираясь по сторонам: волчий вой слышался все ближе, и испуганный конь, чувствуя опасность, бил копытом, мелко вздрагивал и тряс гривой. Хруст ломающихся под звериными лапами веток, звучал в лесной чаще подобно арбалетным выстрелам. Наконец, гоблинец вытащил маленький неприметный мешочек, сгрёб раскиданное барахло обратно в сумку, и, закинув её за спину, замер. Бросив хитрый взгляд на Эуру, он развязал мешочек и потряс. На ладонь упали три чёрные блестящие костяшки, в каждой из которых была пробита маленькая дырочка и привязан чёрный шнурок, заканчивавшийся бронзовым грузиком. Шнурки маленькими змейками оплетали камни. Ласково погладив камешки шершавой ладонью, гоблинец аккуратно размотал шнурки; взяв их за длинные хвосты, отошёл; прищурив глаз, прицелился и запустил один из камней в крону старой ольхи. Камень пролетел над головой Эуры, зацепился за ветку, и, повис, маятником раскачиваясь под лёгкими порывами ночного ветерка. Второй камень гоблинец закопал в снег среди голых кустов малинника, привязав конец шнурка к колючей ветке. Третий – был спрятан в корнях старой сосны. Когда камни заняли свои места, Терррорк достал из-за пазухи деревянный, потемневший от времени жезл, в вершину которого был вставлен матовый царапанный камень. Рукоять жезла лоснилась от жира, а в прожилках деревянных листьев, державших камень, скопилась грязь. Поймав спиной заинтересованный взгляд, гоблинец обернулся, хмыкнул, потёр лапкой камень и что-то тихо прошептал, прикрывая рот ладонью. Камень вспыхнул и засиял ровным тусклым светом, едва рассеивая ночную мглу. Птицы разбуженные яркой вспышкой, поднялись с веток и недовольно крича закружили над поляной. Три камня замерцали во мгле, и перед Эурой разверзся голубой зев портала. Переливаясь и вспыхивая кобальтовыми всполохами, воронка загудела, словно растревоженный улей.