Скотт Линч - Хитрости Локка Ламоры

В пределах холма Ламора держался угрюмо и замкнуто, но на городских улицах, в роли заманухи, просто оживал. Он придумал пользоваться пережеванной апельсинной коркой, изображая рвоту. Если другие заманухи просто хватались за живот и стонали, то Локк расцвечивал свои выступления тем, что изрыгал желто-белое месиво под ноги намеченным жертвам (а когда пребывал в особенно капризном настроении, так и прямо на сапоги или подолы).

Другим его замечательным изобретением стал прием с длинной сухой веткой, спрятанной под штаниной и крепко привязанной к щиколотке. Резко падая на колени, он переламывал ветку с громким хрустом, после чего испускал душераздирающий вопль, неизменно привлекавший сочувственное внимание всех окружающих, тем паче если дело происходило в непосредственной близости от колес какой-нибудь телеги. Выполнив намеченное, Локк избавлялся от внимания толпы при помощи своих товарищей, которые подбегали и кричали, что отнесут его домой к матушке, а уж матушка вызовет к бедняге лекаря. Разумеется, способность ходить возвращалась к нему за ближайшим углом.

Маленький Ламора столь быстро освоил и усовершенствовал репертуар заманух, что Воровской наставник счел нужным еще раз побеседовать с ним с глазу на глаз – после того, как Локк изловчился незаметно перерезать карманным ножичком пояс у одной молодой дамы, вследствие чего с нее, на потеху честному народу, свалилась юбка.

– Послушай, Локк-в-честь-отца Ламора, – сказал старик, – на сей раз обойдемся без имбирного масла, не бойся, но мне бы очень хотелось, чтобы в своих уловках ты отказался от излишней театральности в пользу простой практичности.

Мальчишка молча смотрел на него, переминаясь с ноги на ногу.

– Ладно, скажу прямо. В последнее время заманухи выходят в город не работать, а глазеть на твои представления. Так вот, содержать собственную театральную труппу никак не входит в мои планы. Прекрати строить из себя великого актера, не заморачивай голову моим подопечным, пускай они возвращаются к своей обыденной работе.

После этого разговора какое-то время все шло тихо-гладко.

Потом, спустя без малого полгода после своего прибытия на холм, Ламора стал невольным виновником пожара в таверне «Стеклянная лоза» и непосредственной причиной страшного карантинного переполоха, едва не стеревшего Скопище с карты Каморра.

Скопищем назывался беднейший квартал на северной окраине города, обширное скопление лачуг и хибар, расположенное в широкой природной впадине, своего рода амфитеатре глубиной около сорока футов. По стенкам этой громадной бурлящей чаши теснились ряды бараков и безоконных лавчонок, развалюха на развалюхе, и змеились туманные улочки, где двум мужчинам не пройти плечом к плечу.

«Стеклянная лоза» стояла у булыжной дороги, что тянулась на запад, через каменный мост, в зеленые сады острова Мара-Каморрацца. Это было ветхое деревянное строение в три этажа, осевшее и скособоченное, с шаткими внутренними и наружными лестницами, на которых калечился по меньшей мере один посетитель в неделю. На самом деле там вовсю делали ставки, кто следующий из завсегдатаев оступится и размозжит башку на хлипких ступеньках. В таверне собирались курильщики трубок и наркоманы-гляделы, которые прилюдно закапывали в глаза свое драгоценное зелье и часами лежали во власти видений, мелко вздрагивая и дергаясь, пока другие гости заведения шарили у них по карманам, а то и использовали бесчувственные тела в качестве столов.

В один из первых дней семьдесят седьмого года Морганте маленький Локк Ламора приковылял в общий зал «Стеклянной лозы», шумно всхлипывая и шмыгая носом. Кровоточащие губы, лихорадочный румянец и синяки вокруг глаз изобличали в нем зараженного черным шепотом.

– Прошу вас, господин хороший… – прошептал он объятому ужасом вышибале; костыри, карточники, подавальщики, воры и шлюхи застыли на месте, уставившись на мальчишку. – Умоляю вас… Родители захворали… не знаю, что с ними. Лежмя лежат, я один еще на ногах стою… Вы должны… – он громко шмыгнул носом, – помочь мне! Прошу вас, сударь…

Во всяком случае, такие слова услышали бы все присутствующие, если бы вышибала не завопил во все горло: «Черный шепот! Черный шепот!», что послужило сигналом к стремительному массовому исходу из «Стеклянной лозы». В последующей панической давке маленький Ламора уцелел потому лишь, что признаки страшной болезни у него на лице ограждали надежнее щита. Игральные кости со стуком попадали на столы, карты разлетелись по полу, точно осенние листья под порывом ветра, жестяные стаканы и просмоленные кожаные кружки поопрокидывались, выплескивая дешевое пойло. Люди в бегстве своем переворачивали столы и лавки, выхватывали ножи и дубинки, чтобы подгонять недостаточно проворных. Топча недвижные тела глядел, орава человеческого отребья хлынула ко всем дверям, кроме той, у которой стоял Локк, тщетно взывая о помощи.