Виталий Останин - Регрессор

Отдача у дедового пистолета была мощная – мне чуть кисть не вывернуло! Зато и дыру в потолке оставил, будто картечницей бахнул.

Клерки банковские тут же уставили в меня перепуганные зенки, а в дальнем конце зала вскрикнула и повалилась на пол дама. Черт ее знает, правда сомлела или по обычаю женскому прилегла? Я не стал этого выяснять и держа два пистолета на вытянутых руках, сообщил местной публике:

– Это ограбление! Стреляю без предупреждения!

И сразу такой кураж навалился! Кровь закипела, губы сами собой в безумную улыбку сложились. Люблю это дело! Не ограбления, в смысле, а чувствовать власть. Над теми, кто ее своей собственностью считает.

Всего в зале было шесть человек. Та самая дама и пятеро служащих. Клерки оказались людьми воспитанными и обученными. Я еще говорить не закончил, а они уже лапки к потолку задрали и лицами побелели. Только усики напомаженные дрожат, как у тараканов, а сами без движения замерли. Я выбрал одного постарше, который на управляющего походил. Ткнул под ребро дедовым револьвером.

– Давай, дядя, открывай сейф!

Тот смешно так глазками закрутил, рот приоткрыл – ну чисто рыба, которую из воды вытащили. Но с места не сдвинулся. И пробормотал:

– Никак не можно… Ключи у управляющего…

«Вот как? Ошибся, значит?»

– А кто управляющий, рыба?

Дядька головой кивнул в сторону молодого франта. Усики, волосики, даже, кажется, бровки были у того гладко причесаны и блестели. Как и глазенки, но те от страха, не от помады.

Вот за что люблю эту публику в банках – своих у них нет! Чуть поднажми – и они готовы и мать продать, и товарища. Мерзкие людишки! Мусор!

– Иди сюда, красавчик! – поманил я его стволом. Дядьку, которого принял за главного, толкнул к барышне. – Иди бабой займись! Как очнется – последи, чтоб не верещала, а то пристрелю.

И уже молодому клерку:

– Ты у нас управляющий, значит?

Франтик мелко закивал, даже, кажется, пробор его безупречный нарушился.

– Я-я. Г-гинек Горачек, – на кой-то ляд представился он. Еще бы каблуками щелкнул, чернильная душа!

– Очень приятно, господин Горачек! – издевательски ощерился я в ответ. – Очень рад с вами познакомится! А я Янак Серт, слыхал про такого? Бомбист и революционер.

– Д-да. – Бедолага побелел так, что черные его усики стали, как клякса на чистом лице.

– Ну вот и молодец! Значит, пугать тебя не надо. Живым хочешь остаться, а, Гинек?

Управляющий часто-часто закивал. Хотел он жить, красавчик. Было ему, что терять. Должность хорошую и денежную, жизнь свою красивую и сытую. Это мне терять нечего, а ему очень даже есть!

– Тогда тащи все, что у вас в сейфе накопилось.

Это была самая слабая часть моего плана. Или, правильнее сказать, той смеси наглости и куража, которой я план заменил. Работай по банку с напарником, сам бы пошел с управляющим к сейфу, а его оставил присматривать за публикой в зале. Но я был один. И тут уж не разорваться. Отпустить управляющего одного – того и гляди сбежит через заднюю дверь, которая тут всяко имелась. И пяток клерков с сомлевшей дамой одних оставлять было нельзя. Найдется кто-нибудь смелый да резвый, рванет к выходу, когда я уйду, да вызовет легашей. Потом уходи от погони да судьбу дразни.

Поэтому я решил остаться в зале, пока управляющий ходит за деньгами. А его самого застращать, чтобы мыслей о побеге не возникло. Страх – чувство хорошее, для таких, как этот франтик, основополагающее. Он же всю жизнь свою в страхе жить привык: перед родней, перед начальством, перед такими, как я, душегубами.

– Гинек, – сказал я ему проникновенно. И стволом дедовой картечницы провел от горла к пузу. – Ты только глупостей не делай. Там у задней двери мой человек стоит. Рискнешь сбежать или еще чего выкинешь – пристрелит он тебя, как собаку. Пустит пулю в живот, вот прямо сюда, и будешь три дня мучиться, прежде чем сдохнешь. А деньги принесешь – мы уйдем, и все живы-здоровы останутся. Понял меня, рыба?

Франтик кивнул и ускакал, щелкая каблуками по паркету. А я остался наблюдать за залом. Рассматривал перепуганных людишек и размышлял. Последствия хорошего образования, такой грешок. Думаю, много.

Вот зачем они вообще живут? Какой смысл в их существовании? Я не как обвинитель спрашиваю – понять хочу. Сами-то они вот понимают? Жизнь же, как у белки в колесе, по кругу и без остановки. Утром встают и бегом на службу. В присутствии или вот как здесь, за конторкой, до темноты отстояли, и домой. Лет в двадцать пять девицу с такого же семейства мещанского в жены взяли, к тридцати уже детворы настрогали, а к пятидесяти удар или желудочная болезнь. Помрут – слова доброго про них никто не скажет. Даже дети. Те слишком заняты будут грызней за наследство. И вот какой смысл?