Николай Липницкий - Эпоха перемен

Я, оглядевшись ещё раз, юркнул между домами и, перед тем, как выйти на тротуар, посмотрел вдоль улицы в одну и в другую сторону. Никого не было. Проклятый вирус! Превратил нас в подобие крыс или тараканов. Сидим по своим норам и боимся высунуть нос. А, если, всё-таки, выползаем, то пугаемся каждого шороха. Даже противно. И никуда не денешься. Мне, как-то, не улыбается сутки в обезьяннике просидеть, или ещё в каком-нибудь накопителе. Ведь, ничего предоссудительного не делаю. Просто иду в магазин, чтобы купить пару булок хлеба на свои собственные деньги.

Супермаркет, кстати, так и не заработал. Зато недалеко от дома открылась торговая палатка, где можно было приобрести всё самое необходимое. Ну, может, не всё, но хлеб, питьевая вода в полуторалитровых пластиковых бутылках, крупы, спички, мука, сахар и соль были всегда. А ещё зубная паста, мыло, стиральный порошок, зубные щётки, одноразовые станки и что-то ещё по мелочи, включая предметы женской гигиены. Выбора, конечно, никакого, но, хоть, что-то. Не знаю, что бы мы делали, если бы не она. Спасибо военным, позаботились о местном населении. Таких палаток по городу много пооткрывали, и возле каждой дежурил пост из трёх автоматчиков. Это были единственные военные, которых мы не боялись. Они ни к кому не цеплялись, а просто стояли немного в стороне и следили за тем, чтобы соблюдался порядок, и не было случаев мародёрства.

Сегодня хлеб давали только по одной булке в одни руки. Я, даже, на секунду пожалел, что не взял с собой жену. Тогда бы две булки купили. Но, всё же, подвергать опасности свою вторую половинку как-то не хотелось бы. Обойдёмся. В крайнем случае, лепёшки напечём. Засунув хлеб, пачку макорон, концентрат горохового супа и баклажку воды в рюкзак, я пробился сквозь очередь и отошёл от палатки. Удивило, что сегодня поста автоматчиков не было. Рокот мощного двигателя услышал издалека. И, судя по нарастающей громкости, машина ехала в нашем направлении. Я оглянулся на звук и увидел армейский «Урал» с кунгом, на бешенной скорости летевший в нашу сторону.

Вид надвигающей огромной машины вогнал в меня в полный ступор. Я просто стоял и с ужасом смотрел, как решётчатая морда, выкрашенная в цвет хаки, приближалась, всё увеличиваясь в размерах. Мир сузился до тёмно-зелёного пятна капота и бледного овала лица водителя за лобовым стеклом. В последний момент, когда я уже попрощался со своей жизнью и приготовился быть размазанным по асфальту тонким равномерным слоем, «Урал», вдруг, вильнул в сторону, позволив мне рассмотреть на расстоянии каких-то пятнадцати-двадцати сантиметров деревянную обрешётку кузова, неряшливо покрашенную в зелёный и местами расщепившуюся и потрёпанный брезент тента, влетел в очередь и, расшвыривая людей, как кегли, смял палатку. Двигатель заглох, и в наступившей мгновенно тишине только были слышны чьи-то слабые стоны, потрескивание где-то в двигателе и, почему-то, журчание. Почему журчание? Откуда тут источник воды? Может, гидрант сбил? А откуда тут гидрант?

Я, ещё не веря, что уцелел, обошёл машину и глянул на разбросанные вокруг тела. С первого взгляда стало ясно, что живых тут не было и не могло быть. Зрелище, вообще, напоминало кадры из фильмов ужасов. Что-то про расчленёнку. Стон и журчание доносилось из-под смятой палатки. Я приподнял жёсткое полотнище и увидел продавщицу, изломанной куклой лежащую на скомканном, словно бумага, прилавке. Она была почти без сознания, в какой-то прострации, мертвенная бледность заливала всё лицо, а из руки, точнее из культи, бывшей, когда-то правой рукой, струёй, с журчанием, вытекала кровь, тут же стекая в канаву тёмно-красным ручейком. Оторванная рука валялась чуть дальше, между рассыпанных по земле пластиковых бутылок с водой, булок хлеба и рассыпавшихся круп. С трудом подавив подкатывающую к горлу тошноту, я подобрался к женщине, но помощи моей уже не потребовалось. Стон оборвался на полуноте, а на меня глянули медленно стекленеющие глаза. Умерла. Журчание прекратилось, и тёмно-красный ручеёк иссяк, тут же, прямо на глазах, подёргиваясь маслянистой плёнкой.

Внезапно накатила злость. Такая ослепляющая, раскалённая, выжигающая все разумные мысли и побуждающая крушить, рвать и уничтожать. Я выбрался из-под остатков палатки, подскочил к машине, рванул дверь в готовности убить этого водителя и осёкся, наткнувшись на, уже вторые за этот день, стеклянные глаза. Мёртвый водитель лежал на руле, повернув ко мне голову. Тактически очки были сдвинуты на лоб, а респиратор съехал вниз, открывая лицо, испещрённое горячечными пятнами. Я отскочил в сторону, огляделся и бросился наутёк. Только возле подъезда появилось запоздалое сожаление, что не прихватил автомат водителя, валяющийся на полу кабины. Хотя, не хватало ещё, чтобы меня забрали за кражу оружия.