Катэр Вэй - Ган

День клонился к закату, когда Тао Ган что-то сказал своему ученику. Ответить тот не мог по двум причинам: первая – не расслышал, о чем ему говорилось, вторая – горло настолько пересохло, что единственный звук, издаваемый им, был похож на тот, с которым его пес Крут портил воздух. Прохрипев нечто невразумительное, Пато продолжил бег.

Убежать далеко не вышло. Тао схватил его за плечо и, остановив, развернул к себе лицом.

– Привал! – крикнул в самое ухо. – Заночуем.

Повторять еще раз не потребовалось. Пато, как подрубленная сосна, рухнул на землю там, где стоял.

Через пять минут и нескольких жадных глотков воды разум стал возвращаться к нему. Тело ныло и плохо слушалось своего хозяина. Что с ним будет завтра, представлять не хотелось. Пато с ужасом вспомнил о том, что ему еще необходимо подготовить стоянку. А это значит только одно – до сна как минимум еще час.

– Счи-и-и-ищ-щам… – еле слышно просипел он и сам себя не понял.

«Неужели это мой голос», – испугался Пато.

Захотелось выплюнуть то, что застряло в его горле, что он незамедлительно и попытался проделать. Вместо привычной слюны во рту его поселился слизняк, который не желал покидать новое жилище и цеплялся из последних сил за зубы и пересохшее небо. Вытолкнув непослушным языком это нечто из своего рта, Пато с брезгливостью заметил, что окончательно одержать победу не удалось, и это нечто обосновалось на его подбородке. С завидным упорством эта слизь никак не желала покидать Пато. Растянувшись в нить, она почти уже доставала одним своим концом до земли, второй же конец вцепился в бороду и сдаваться не желал.

«Надо бы его добить», – с каким-то безразличием заметил самому себе Пато, но руку от земли отрывать было страшно. Казалось, что только на четырех точках он мог устоять. Но делать было нечего и пришлось рискнуть. Медленно, очень медленно Пато поднял левую руку к лицу и стер ненавистного слизняка.

«Одолел! И не упал!» – ликовал Пато.

Через мгновение ликование его сменилось гневом. Мерзкое, липкое нечто теперь вцепилось в его ладонь и склеило пальцы. Тряхнув кистью и убедившись, что слизняк этот никак не отцепится, он с остервенением принялся возить ладонью о песок. Помогло.

– Справился? – поинтересовался Тао.

– Да, спасибо за беспокойство.

Пато присел и откинул руки чуть за спину, уперев их в землю. Сознание его постепенно обретало привычную ясность. Захотелось задать своему старшему товарищу резонный вопрос, который он задавал совсем еще недавно, а по ощущениям так двести лет назад, отцу. Не находя внутри себя никаких к тому препятствий, он решился озвучить то, что не давало ему покоя.

– Тао, можно поинтересоваться? – тихим, спокойным голосом начал он и, увидев в ответ утверждающий кивок, вдруг закричал в сторону собеседника:

– В нашем племени вдруг передохли все лошади!?

Досада и обида, бушевавшая у него внутри, стремительно стали улетучиваться, как только он дал волю эмоциям.

– Мы бежим как оголтелые. Зачем? Я имею в виду не цель, к которой мы стремимся, хоть я ее и не знаю, а то – почему на своих ногах?

Тао не изменился в лице. Продолжая с невозмутимым видом смотреть перед собой, он, казалось, перестал дышать. Моргать – так точно. Остекленевшие глаза его устремили свой взор куда-то за спину Пато. Тому показалось, что мастер не услышал его, и собрался уже снова озвучить то, что сказал только что. Не успел. То, что он услышал от Тао, повергло его в шок.

– Зверь тут, – буднично и непринужденно оповестил спутника Ган. Так, словно поведал о том, что дождь пошел.

– Где? – с туповатым выражением на лице закрутил головой Пато, как будто надеялся, что сейчас же, за ближайшей сосной увидит вдруг того, о ком говорит учитель.

– Я бы мог ответить тебе в рифму, мой юный друг. Мог бы указать пальцем, как указывают детям. Но я предложу тебе другой вариант – загляни в себя, там все ответы.

В данный момент Пато опасался, что если заглянет внутрь себя, то кроме желания треснуть дубиной по голове дорогого учителя ничего там не обнаружит. Злость закипала в нем с новой силой, исказив его лицо до неузнаваемости. Всего за несколько мгновений он перестал быть самим собой, превращаясь в… зверя?

После, когда все это минуло, Пато не взялся бы утверждать наверняка, но именно эта мысль, мысль о том, что он тонет в непонятной для него злобе, и стала тем якорем, благодаря которому его превращение в ненавистную тварь не произошло. Ну, и звонкая оплеуха, отвешенная мастером Тао, разумеется.