– Последним уже был прошлый, я все поняла, – Атрелла решительно достала из шкафа дорожную кожаную сумку, кинула туда белье, теплые штаны, свитер крупной вязки из некрашеной овечьей шерсти, туда же сунула недочитанную книгу.
Она, не шутя, собиралась уйти.
Отец молча наблюдал за сборами, все еще не веря в решимость дочери.
– А солнечное затмение… не самое важное явление в жизни, папа. Мне важнее, чтобы мой отец был уважаемым человеком, а не мишенью для насмешек и героем карикатур в городских газетах. – продолжала яростно Атрелла.
– Ну, пожалуйста, Трелька… не делай глупости. Ты ж еще маленькая. Ну, куда ты пойдешь?
– Не твое дело. Мне уже семнадцать, по гендерскому исчислению мне сто семьдесят, – она дунула вверх, сметая с разгоряченного лба налипшие волосы. – Этот разговор, папа, у нас уже не первый… – дочь снова провела рукой по горлу. – На-до-е-ло!
Она сгребла в сумку косметику, достала из заначки мешочек с литами, золотыми монетками заработанными летом на практике в портовом госпитале. Потом принялась, тужась и краснея, натягивать на шерстяной носок кожаные зимние сапоги на толстой подошве.
Отец понял, что Атрелла уже не свернет с выбранного пути. Он развел руками:
– Ну, погоди… помоги мне с этим, ты ж знаешь, что без помощи ассистента, я один не справлюсь.
– И не подумаю! Ищи себе помощника сам, плати ему… а я, – она накинула меховой плащ с капюшоном, перепоясалась плетеным ремешком, – Надобы у тебя взять мою долю за все проведенные операции, как поступили бы нереиты, но я не стану. Пусть деньги тебе останутся. А я вернусь, когда узнаю, что ты работаешь в госпитале нормальным лекарем.
Атрелла вытащила из шкафа посох черного дерева, инкрустированный серебром, подарок ей, оставленный несколько лет назад старым другом отца – епископом Анколиме. На набалдашнике посоха читался иероглиф: «Дорогу осилит идущий». Посох был легкий, но очень крепкий, может пригодится в дороге.
Витунг вышел в прихожую, задумчиво грызя нижнюю губу, остановился у входной двери. Внутренняя борьба на его круглом лице почти не отражалась. Отказать гендеру он не мог и не хотел, терять дочь – тоже. Он надеялся, что ее подростковый порыв, каприз исчезнут, как только она выйдет в февральский метельный вечер. Лучше выждать, чем топать ногами и кричать: «Не пущу!» и тем самым только усиливать ссору и разногласие. Сейчас еще есть шанс помириться. Она ему нужна. Как помощница. Пусть идет – замерзнет и вернется. У дочери редкий дар – способности лекаря высшего уровня. Пропасть она не пропадет, но кто ее возьмет без диплома и лицензии? Она обязательно вернется. Может быть, придется подождать. Немного. День или два. Все равно, операцию сразу не начнешь. Нужно время на подготовку.
Орзмунда удручал только один факт, что нет у него никого, кто мог бы проследить за дочерью, докладывать о ней и в случае беды – защитить. Нанять частного сыщика времени не оставалось, а если она не вернется через час или два, найти ее будет очень непросто. Оставалось ждать и молиться.
Атрелла перекинула через плечо сумку и повертела посох в руках, раздумывая, брать ли его. Вещь дорогая, а значит соблазн для воров. Она не спешила, давая отцу убедиться в твердости ее намерений, подошла к двери, обернулась.
– Ну, прощай, папа, – резко дернула ручку засова, и этот лязг запомнился Витунгу вместе со словами дочери: – Может, еще и увидимся. Как устроюсь – напишу. За меня не волнуйся. Не пропаду!
– Подожди! – Орзмунд бросился следом, но распахнувшаяся дверь под ударом ветра захлопнулась, больно ударив по лицу. Он схватился за нос. Между пальцев брызнула кровь. Лекарь зажал крылья носа, кровь потекла по руке и капнула на пол. Витунг вышел во двор, двумя руками собрал с перил в ладони горсть колючего снега и приложил к лицу. Кровь мгновенно остановилась.
В метели уличные столбы светились желтыми пятнами, и белое крошево заметало маленькие следы.
Он постоял пару минут, не пытаясь догнать дочь, и вернулся в дом. По лицу его катились капли – таял снег, или это были слезы? Он не мог бы ответить честно.
ГЛАВА ВТОРАЯ
В которой Атре́ллу пытаются обокрасть два фардва-гастролера.
Атрелла действительно ушла из дома, не имея цели. Это был юношеский протест. И она сперва хотела просто уйти, дальше мысли не шли… уйти и все… и идти, идти… пока папа не прибежит и не скажет:
– Я выгнал этого гендера. Пойдем домой! Я все понял, и больше не буду делать эти операции!
Читать дальше