Марина Тишанская - Билет на Землю

Пахло подгоревшей едой. По мостовой с грохотом катили автомобили. Присмотревшись, Тим понял, что проезжая часть представляет собой именно мостовую. Каменная брусчатка, выложенная лесенкой. Неужели он так задумался, что не заметил, как оказался в центре?

Мимо прошел мужчина, взглянул на него брезгливо и отвернулся. Интересно, который час? Часы остались дома. Тим вытащил из кармана телефон, на экране высветилось время: двадцать два часа пятнадцать минут. Пятнадцатое июня. Между прочим, в июне не бывает желтых кленовых листьев.

Да и прохожий был одет как-то странно. Тим только сейчас сообразил, что на нем длинное черное пальто и котелок. Тим огляделся. На другой стороне улицы обнаружилась булочная. Над вывеской на крюке висел большой желтый калач. Сразу захотелось есть. И потом, там, наверное, тепло.

Подъехал автомобиль, остановился возле магазина. Вышедший из него человек – тоже в длинном пальто и котелке – скрылся в дверях.

По спине побежали мурашки. Где это он? Похоже на съемки фильма. Сейчас он перейдет на другую сторону, войдет в булочную и увидит оператора с камерой, всю съемочную группу…

В булочной было прохладно и пусто. У прилавка стоял вышедший из автомобиля мужчина. Увидев Тима, продавщица, пышная тетка в цветастом платье с белым фартуком и маленькой белой наколкой в волосах, сказала: «Закрываемся через пять минут». Такую одежду у продавщиц Тим видел в каком-то старом советском фильме. Но деревянный прилавок, заставленный корзинками с выпечкой и конфетами, блюда с пирожными заставили Тима испугаться по-настоящему. Какой фильм, никого же нет!

– Закрываемся, – повторила продавщица.

– Дайте мне булку с изюмом, – Тим порылся в кармане, положил на прилавок металлическую десятку и две рублевых монеты.

Продавщица взяла рубль, положила на прилавок булку и сдачу – несколько бумажек. Тим молча сгреб деньги, мельком удивившись, почему такая сдача, схватил булку и выскочил на улицу. Автомобиль заурчал и уехал, оставив после себя запах разогретого масла.

Вновь пошел дождь. Мелкие капли висели в воздухе, кружились в свете бледных фонарей. Прохожих не осталось. В такую ночь люди сидят дома, у телевизоров. Надо бы поймать машину, но денег нашлось пятьдесят рублей тридцать одна копейка. Далеко не уедешь. А пешком – сыро и холодно. Да и, честно сказать, Тим представления не имел, где он находится. Спросить бы кого-нибудь. Жаль, булочная уже закрылась.

Булка оказалась вкусная и свежая, но слишком быстро кончилась. Эх, лучше бы он купил батон!

Впереди из переулка вышел мужчина в темной куртке, подошел к стоящему на углу фонарю и начал что-то отвинчивать. Тим испугался, что сейчас он закончит свою работу и уйдет, и побежал к фонарю.

– Скажите, пожалуйста… – мужчина снял верх плафона и стал сыпать что-то в образовавшееся отверстие.

– Ну? – неприветливо пробурчал тот.

– Как пройти к автостанции? Что это вы делаете?

– Что, фонарщика не видел? Шли бы вы, сударь, домой. Или поймайте пирог, да и поезжайте, – мужчина говорил, как-то странно ставя ударения.

– Какой пирог?

– Ну, самэк. Поздно уже, вас, небось, дома заждались.

– Самэк?

– Самэк. Самоходный экипаж. Вы, сударь, с Луны свалились?

Очевидная нелепость происходящего лишила Тима возможности соображать.

– Что это вы сыпали в фонарь?

– Крупу. Перламутровок кормлю. Работа у меня такая. Может, кому-то она и не по душе, а мне нравится. Сам себе хозяин. Когда хочу, тогда и выхожу. Видишь, как они мне радуются? Ты руку – то не суй. Укусят. Они больно кусаются.

– А если фонарь разобьется?

– Тогда, конечно, они вылетят. Только чего ему биться? Сто лет стоит. Эти фонари еще мой прадед обходил.

У Тима закружилась голова.

– Э-эй, сударь! Вам, никак, плохо? Вот обопритесь-ка об мое плечо.

– Ничего… Сейчас все пройдет.

– Нет уж. Я вас так не брошу. Фонари и подождать могут. Я перламутровкам много сыплю, не то, что некоторые. Они и до завтра подождать могут. Где вы живете?

– Сосновая, дом один.

– Вот и славно. Сейчас поймаем пирог – и домой, баиньки. А вот и он, родимый. – Фонарщик вытянул руку и помахал проезжающему автомобилю с синей лампой на крыше. – Друг, свободен? До Сосновой господина подбросишь?

– Рубль двадцать.

– Совести у тебя нет.

– Ночь уже, ночные ставки. Чего это он у тебя шатается? Больной? Не повезу.

– Сам ты больной. Устал человек.

– Тогда садись тоже. Я за него отвечать не хочу.

– Ладно, сам виноват. А все сердце мое доброе. Вечно через него неприятности. Залезайте сударь. Вот сюда пожалуйте. Ну, давай, трогай.