Роберт Силверберг - Валентин Понтифик

– Но он слишком молод!

– Молодость – это преходящий недостаток, – возразил Валентин. – Многие полагают, что мне давно уже следовало бы стать понтификом, это мне хорошо известно, но я постараюсь как можно дольше обманывать их ожидания. Мальчик должен сначала пройти весь курс обучения. Да и сам я, как ты знаешь, вовсе не горю желанием запереться в Лабиринте.

– Да, – кивнула Карабелла. – Но мы говорим так, будто нынешний понтифик уже умер или вот-вот умрет. Но Тиверас еще жив.

– Так оно и есть, – подтвердил Валентин. – В определенном смысле этого слова. Я лишь молюсь, чтобы так оно и оставалось как можно дольше.

– И когда Хиссун будет готов…

– Я позволю Тиверасу наконец-то упокоиться.

– Валентин, мне очень трудно представить тебя понтификом.

– А мне-то самому как трудно это сделать, милая. Но я приму эту должность, потому что обязан. И прошу лишь об одном – еще, еще немного времени!

Карабелла немного помолчала.

– Если у тебя все это получится, ты потрясешь Гору до основания. Разве не Элидат предполагался в качестве следующего короналя?

– Он очень дорог мне.

– Ты ведь и сам много раз называл его вероятным наследником.

– Было дело, – согласился Валентин. – Но Элидат сильно изменился с тех пор, когда мы с ним вместе готовились к посвящению. Знаешь, любовь моя, тот, кто страстно стремится стать короналем, совершенно непригоден для трона. Но какое-то желание должно присутствовать. У человека должно быть чувство призвания, душевный огонь, что ли. У Элидата, как мне кажется, этот огонь погас.

– Когда мы зарабатывали на жизнь жонглированием и тебе впервые сказали, что у тебя имеется более высокое предназначение, ты считал, что этот огонь выгорел и в тебе.

– Но, Карабелла, он возвращался по мере восстановления моей истинной личности! И сохраняется. Корона порой бывает невыносимо тяжела, но, пожалуй, я никогда не жалел о том, что ношу ее.

– А Элидат пожалеет?

– Подозреваю, что да. Сейчас, в мое отсутствие, он играет в короналя. И, предполагаю, что ему это не очень нравится. К тому же ему уже за сорок. Корональ должен быть молодым.

– Ну, Валентин, в сорок человек еще молод, – с улыбкой заметила Карабелла.

Он пожал плечами:

– Надеюсь, милая, что так оно и есть. Но хочу напомнить тебе, что если дела пойдут, как я рассчитываю, провозглашать нового короналя придется еще не скоро. Думаю, что к тому времени Хиссун уже будет полностью готов, а Элидат радостно отойдет в сторону.

– Но обрадуются ли этому другие лорды Горы?

– Обрадуются, куда они денутся, – ответил Валентин и предложил жене руку. – Пойдем, Насимонт уже ждет нас.

Поскольку в пятый день пятой недели пятого месяца отмечалась священная память исхода из древней столицы за морем, Фараатаа пришлось выполнить несколько обязательных ритуальных действий. Лишь после этого он смог заняться налаживанием связи со своими агентами во внешних провинциях.

В Пьюрифайне в это время года дожди шли дважды в сутки, один раз за час до рассвета, а второй – на закате. Велализирский ритуал необходимо было провести затемно и без дождя, поэтому Фараатаа наметил себе проснуться ночью во время, именуемое часом шакала, когда солнце все еще находится на востоке, над Алханроэлем.

Не потревожив спящих рядом, он выбрался из хрупкой ивовой лачуги, построенной накануне – Фараатаа и его последователи перемещались почти без остановок, так было безопаснее, – и углубился в лес. Воздух, как всегда, был влажным и густым, но в нем еще вовсе не ощущалось запаха утреннего дождя.

В скупом свете звезд, пробивавшемся между клочьями туч, он различал другие фигуры, также направлявшиеся в глубь леса. Но он подчеркнуто не замечал никого, а прочие – его. Велализирский поклон выполняется в одиночестве – личный ритуал всеобщей скорби. О нем никогда никто не говорил, его просто выполняли на пятые сутки пятой недели пятого месяца, и когда дети достаточно подрастали, их наставляли в том, как выполнять этот ритуал – всегда со стыдом, всегда с печалью. Таков был Путь.

Он прошел по лесу предписанные триста шагов. Они привели его в рощу стройных высоких гибарунов, но молиться должным образом там оказалось нельзя, поскольку с каждой развилки, из каждой расщелины коры деревьев свисали легкие гроздья светящихся колокольчиков, испускавших резкое оранжевое сияние. Он углядел неподалеку стоявшую немного на отшибе от других деревьев величественную старую двикку, которую несколько веков назад опалила молния, оставив во весь рост дерева глубокий, до сих пор обугленный шрам, облицованный по краям наросшей красной корой. Зарево светящихся колокольчиков не попадало внутрь дупла, и оно как нельзя лучше подходило в качестве храма.