Ник Перумов - Я, Всеслав

А изумлялся я потому, что слова Лики не имели ничего общего ни с «Отче наш», ни с «Богородицей», ни, как оказалось, вообще с какой-либо молитвой. Заклятье это оказалось, запечатлённое именем их сильномогучего Бога, Белого Христа, древнее заклятье, изгоняющее бесов. Так вот в чём оно, дело-то, значит, – смекнули где-то умные головы, что не с хоругвями да святыми образами ко мне в гости ездить надобно, а присылать вот таких, как Лика. С древним знанием и верой должной, чтобы пустить его в ход.

Так что гости у меня оказались и впрямь знатные. «Экзорцисты» – по-импортному, «бесов изгоняющие», по русскому строю. И притом из лучших – Лике ведь не требовалось ни молебствований, ни крестных ходов, ни чудодейственных образов, ни даже святой воды. Ничего ей не требовалось, кроме лишь нательного креста и её веры. Действительно, великой веры. Такая и впрямь, наверное, горы способна сдвигать.

Что ж, всё ты правильно сделал, неведомый мне настоятель Свято-Преображенского монастыря в Новограде Великом. С любым другим Изгоняющим бы справился. Шутя, не шутя – дело десятое, но справился бы. А вот с Ликой придётся драться насмерть. Так что прими мои поздравления, черноризец. Хорошо ты соображаешь, толково. Правильно меня оценил. Из пушки по воробьям, уверен, ты бы тоже стрелять не стал. Послал лучшую – к лучшему.

Что-то уж больно много ты знаешь, отец-настоятель. Или знаешь, или догадываешься. И, думаю, на самом-то деле никакого отношения к упомянутой новогородской обители ты не имеешь, черноризец. В Свято-Даниловом монастыре ты, скорее всего, обретаешься. Или в Троице-Сергиевой лавре. В сердце Московской патриархии.

…Только что ж за экзорцизм ты устроила возле Васюшкиной избы, Изгоняющая?

По-прежнему держа топор в руке, я шагал к Лике и её спутнику. Изгоняющая всё тянула и тянула на одной ноте свой жуткий заговор, ни на что не обращая внимания, а вот Ярослав заметил меня и качнулся навстречу. Не шагнул, не прыгнул, а очень плавно и мягко потёк, как двигаются только настоящие мастера боя без оружия.

– Стойте! Нельзя сюда! – Он вскинул руку, то ли стремясь задержать, то ли предупреждая. Я отшвырнул его в сторону – одним ударом, как встарь, словно в лихом кулачном бою на льду Волхова, когда стенка на стенку сходились Славенский и Плотнический концы. Хоть и обучен ты, парень, всяким новомодным штукам, может, ты и способен одним пальцем бетонную стену пробить, а против настоящей силы тебе, видать, ещё стоять не приходилось.

Ярослав отлетел шагов на пять, распластался на земле, приподнял голову, хлюпнул кровью – и вновь рухнул.

Напоследок я постарался отвести ему глаза – мол, не дед деревенский меня с ног свалил, а я сам поскользнулся. Он поверит. Такие скорее уверуют в гололёд летом, чем в собственное поражение.

Не нужна мне пока его чёрная подсердечная ненависть.

Лика, однако, не обернулась – продолжала своё тягучее песнопение; а там, в Васюшкиной избе, – я знал – катается сейчас по полу, корчась и тонко визжа от боли, мохнатый серенький клубок, и торчащие руки-ноги домового в аккуратных лапотках бессильно колотятся о доски. И мучается он сейчас не один. И в бане, и в овине, и на гумне – всюду кричат, исходят одному мне слышным воплем те, кто мне помогал. И кому помогал я. Помогал и оберегал…

Силы лесные, злодейство-то какое – жутким заклятьем изводить и мучить несчастного домовика. С каких это пор Изгоняющие снисходят до таких созданий? Или патриархии неведомо, кто ещё живёт рядом с людьми?

Я не выдержал – размахнулся топором. Сейчас я тебя аккуратно… обухом по темечку, несильно, чтобы только сознание потеряла. Зряшнее душегубство мне тоже претит.

Однако я опоздал – домовой не выдержал. Оно и немудрено – в Лике сейчас чувствовалась такая вера, что, поистине, скажи она сейчас, за неимением той самой горы, синеющему дальнему лесу: «Иди и встань рядом!» – послушаются деревья, и вся армия лесных хозяев ничего не сможет поделать.

Да, домовик не выдержал. Я не успел даже руку вознести, а он внезапно возник прямо на крыльце, напротив творящей своё дело Изгоняющей, – верно, бедняга совсем ополоумел от боли и страха. И – в последнем проблеске уже погасавшей жизни он увидел меня.

– Спаси-и-и… – только и успел выдавить он, охваченный со всех сторон яростным белым пламенем.

Огонь полыхнул, взметнулся выше застрех и тотчас опал, умирая на покосившемся крыльце. Лика не пустила его дальше.

Я крепче стиснул топорище. Вспарывая душу, по мне хлестнул бич, усаженный острыми шипами. Древняя ярость толкнулась в сердце: впусти, позволь, как раньше, врага – вмах, отомсти, не дай уйти невредимым!