Шон Смакер - Край Вечности

На Лео вдруг навалилась вся усталость от прошлой ночи, и он зажмурился. Мама наконец пришла, она обо всем позаботится. Уж мама-то знает, как найти Руби, уж она-то ее вернет. Лео открыл глаза и посмотрел на мать. Та словно вынырнула из глубокого омута и возвратилась к жизни.

– Машину он не взял, – сказала мама. Ее голос снова набирал силу. – А такси вызывал?

Лео покачал головой и снова повторил:

– Он запер меня в чулане, я выбрался и попытался за ним проследить.

Только это он и сумел ей рассказать о прошлом вечере. Только это он и будет твердить в полиции, когда его станут допрашивать. Так Лео пытался заблокировать все, что видел, все необъяснимое. Он не мог заставить себя сказать больше.

Да что он, по сути, видел? На самом деле, ничего. Только женщину у затухающего костра. Сестру отец держал к Лео спиной. Куда они отправились с кладбища, он не разглядел. Только слышал глухое эхо удара камня о камень и поворот древнего ключа в замочной скважине. А видеть он не видел ничего.

Вряд ли мама поверит, если он расскажет о своих догадках, о том, что отец прошел с сестрой в дверь усыпальницы, которую открыла прекрасная темнокожая женщина по имени Мария. Скорее всего та самая Мария, чье имя и было выбито на табличке этой усыпальницы. Да никто не поверит в такую чушь! Лео и сам себе с трудом верил.

– Они не могли уйти далеко, – сказала мама, вскакивая и направляясь к двери.

– Мам, он ушел давно. Еще вчера вечером. Очень давно.

Та сразу пала духом, замерла, схватилась за дверной косяк и прижалась к нему, будто старалась удержать дом, будто боялась, что само здание обрушится.

– Лео, – снова повторила она, на сей раз не пытаясь найти ответ, а просто желая, чтобы хоть кто-то слушал ее вопросы, – куда он ее забрал?

Девочка почти умирала. Воздух вдруг стал прохладным. Отец занес ее в кромешную тьму, прочь от маленького костра, и немного постоял неподвижно. Кругом царил черный смоляной мрак. Непроглядный, безмолвный, подобный тому, какой живет в норах или бездонных пещерах. Малышка услышала грохот, похожий на оползень, только начавшийся внезапно, без всякого предупреждения. Звук был резким и окончательным. Она попробовала поднести руку к лицу. Пришлось потрогать глаза, чтобы убедиться, что те открыты.

Тьма была осязаемой, ее можно было пощупать и попробовать на вкус. Девочка вдыхала тьму, как воздух, и та оставляла налет у нее на языке, а потом обратилась в Существо, что шептало малышке на ухо на неизвестном наречии, которого ребенок не понимал.

Тьма заполонила пространство, подобно воде или дыму.

Девочка все гадала – не ослепла ли она? Отец пошел вперед. Малышка раскачивалась у него на руках в неровном ритме шагов и смотрела в том направлении, куда они двигались. Вдали показалась точка света, словно одинокая звезда на бескрайнем небосводе. Девочка опустила голову на грудь отца и задремала.

Шло время. Дни? Недели? Они с отцом нескончаемо куда-то шли по длинной прямой дороге. Это был единственный путь. Под ногами лежала земля, иногда попадались завалы камней, но в основном дорога была твердой и ровной, будто до них ее исходили миллионы людей, превратив почву в бетон.

Иногда мелькали небольшие заброшенные домишки, с дырами проемов под окна и двери, что смахивали на лица с широко распахнутыми глазами и зияющим ртом.

В сумерках или на рассвете, пока свет был еще тусклым, малышка смотрела вдаль и там, куда вела дорога, видела город, возвышающийся над деревьями.

Небо всегда было окрашено в красный.

Именно во время того пути отец начал разговаривать сам с собой, пусть и шепотом, но таким отчетливым, что иногда девочке мерещилось, будто он ждет от нее ответа. Казалось, от звука его голоса она должна была чувствовать себя не так одиноко, но происходило наоборот, и ей хотелось, чтоб отец замолчал. Малышка понимала, что умирает. В свои пять лет она не сумела бы этого объяснить (просто не знала нужных слов), и все же глубоко внутри себя ощущала, как что-то разрушается, исчезает. Что-то важное.

Но главное, она не знала, что смерти нужно бояться. Ее не преследовали видения ангелов и демонов, картины улиц, выстланных золотом, или бездонных огненных ям. Девочка ничего об этом не думала и не испытывала страха или неуверенности. В столь юном возрасте смерть означала облегчение, надежду, что дышать когда-нибудь вновь станет свободно, и жар уйдет. Поэтому малышка не противилась.

Однако противился папа. Всем своим существом он противился смерти дочери, так что даже когда та сдалась, ее поддерживала его воля.