Кети Бри - Небесные всадники

– Мне кажется, он хороший человек, – ответил Аче, глядя вслед уже исчезнувшим из виду всадникам.

– Неплохой, – ответил Иветре. – И народ его любит. Народу нравятся такие государи: открытые, обаятельные. Им прощают многое: и проигранные войны, и высокие налоги.

– Разве нашего царя не любят, учитель?

– Эта любовь во многом искусственная. Рассудочная. Царь Исари умеет показывать, как сильно его следует любить и бояться. Хорошее качество на самом деле. Постарайся войти к цесаревичу в доверие. Меня мальчишка к себе не подпускает. А мне понадобится человек при дворе, когда нынешний царь умрет.

– Умрет? – удивился Аче.

– Это, кажется, знает каждый. Впрочем, такие хлипкие существа, как он, долго способны дышать на ладан и всё не умирать.

– Вы говорите о царе без всякого уважения, учитель, – пораженно прошептал Аче. Такие крамольные мысли были ему внове.

– Я видел, как из ничего рождалось царство Багрийское, и, быть может, увижу, как оно превратится в ничто. Мне почти четыреста лет – ты ведь знаешь, что маги, даже лишенные силы, живут очень долго. За что мне уважать царей, по сути слабых и никчемных, не будь у них поддержки свыше?

– Вы о Небесной Всаднице Багре, учитель?

– Разумеется. Вот тебе клочок правды, слишком безумной, чтобы в неё верили: без силы Багры, всё ещё служащей этому роду князей-выскочек, наше с тобой царство давно распалось бы. Впрочем, для разговора сейчас не время и не место. Пойдём.

Они двинулись к дворцу.

– Я покажу тебе свою первую работу, Аче – храм над её могилой.

Лёгкая паутинка коснулась лица Аче, едва они подошли к стенам дворца. Аче несколько раз провел рукой по лицу, пытаясь избавиться от ощущения липкости.

– Это магическая охрана, – бросил учитель. Ничем не примечательная калитка в высокой стене охранялась двумя стражниками, пившими чай из пузатого медного чайника, стоявшего на столике, прислонённом к стене сторожки.

При виде Иветре стражники поднялись и поклонились:

– Господин Иветре! Рады вас видеть!

Учитель кивнул, передал поводья подбежавшим откуда ни возьмись конюшим, обернулся к Аче.

– Идём.

К главному храму дворца они прошли через сад, по знаменитым цветным дорожкам. Покровительница страны по решению международного совета жрецов не считалась Небесной Всадницей, что не мешало багрийцам молиться ей и возводить храмы и домашние молельни. Ради соблюдения приличий её рисовали без крыльев, хотя и помещали за спиной безликую крылатую фигуру, намекая на настоящее положение дел.

Иветре повел ученика в закрытый уже храм, хлопнул в ладоши, зажигая осветительные шары, развешанные по стенам и на потолке, установленные на полу. Свечи были потушены и убраны, дабы не возникла опасность пожара.

Аче опустился на пол, провел пальцами по искусной мозаике. В быстрой воде, бликующей от яркого летнего солнца, плавали узкие серебристые рыбки, цвели кувшинки, видны были камешки на дне. На стенах, столь же прекрасно украшенных, изображавших берег реки, стояли босые Небесные Всадники, их ступни утопали в изумрудно-зелёной траве. С высокого потолка светило солнце из сусального золота.

– Моя первая большая работа, – учитель, раскинув руки, прошёлся, наступая только на широкие листы кувшинок. – Мне нечего было делать после её смерти. Совершенно нечего. Её сыновья предложили мне заняться постройкой дворца. К своему удивлению, я преуспел на ниве художеств и зодчества.

– Учитель, – робко спросил Аче, – какой она была?

– Она была не была человеком, – ответил Иветре. – Не по-человечески была умна, сильна, милосердна и жестока.

Он отвернулся, скрестил руки на груди, пробормотал:

– Впрочем, последнее заслуга не её, а окружения. Да… Пойдем, Аче, нам стоит отдохнуть. Завтра утром с нами встретится царь.

Комнаты придворного художника нельзя было назвать богато обставленными, хотя в первое время Аче считал удивительной роскошью почти всё: и ковры, и медную ванну, и тяжелую мебель тёмного дерева, и огромные, от пола до потолка, застеклённые окна.

Учитель с усмешкой следил за пораженным дворцовой жизнью гатенским простолюдином, подначивал его:

– Царь наш стремится к аскезе и того же требует от своих подданных.

«Если это аскеза, – думал Аче, проводя рукой по вышитому шелковыми нитками покрывалу, которым была накрыта его постель, – то что же тогда роскошь?»

На следующий день он узнал. Дворец был не менее роскошен, чем храм. Но если в храме великолепное убранство было на своем месте, настраивало на определённый лад, заставляло душу трепетать от высшего, небесного восторга, то здесь казалось почти неуместным, режущим глаз. И пёстрой толпой выглядели разряженные в парчу и шелк дворяне, визири и князья.