Маргарет Роджерсон - Неопалимая

Сестра Люсинда взглянула ей вслед и вздохнула. Затем кивнула мне. Я переступила порог, и мои глаза с трудом привыкали к обстановке. Теперь, когда взошло солнце, помещение казалось темным, даже несмотря на жарко натопленный очаг и несколько зажженных светильников, расставленных вокруг и отбрасывающих дрожащие отблески на зеркала и полированное дерево.

– Это та самая девушка? – спросил силуэт перед огнем.

– Да, Ваша Светлость.

Щелкнула дверная задвижка. Сестра Люсинда заперла меня внутри. Теперь я могла видеть лучше – достаточно хорошо, чтобы разглядеть священника. Его бледное, суровое лицо будто парило в темноте над высоким воротником строгой черной рясы. Он был высок, осанка безупречна, а щеки выглядели впалыми в тени острых скул. Его взгляд уже вернулся к учетной книге матушки Кэтрин, на потрепанных страницах которой теснились записи о каждой девочке, принятой в монастырь. Не поднимая глаз, формальным жестом он указал на свободный стул перед столом. На руке сверкнуло кольцо с крупным драгоценным ониксом.

– Сядь, дитя мое.

Я повиновалась, благодарная за свое вечно пустое выражение лица. Я привыкла к тому, что меня называла «дитя» седовласая матушка Кэтрин, но священнику никак не могло быть больше двадцати – почти ровесник нам, послушницам. Это объясняло хихиканье.

Он поднял голову.

– Что-то случилось? – спросил он холодным и властным тоном.

– Простите меня, отец. Вы первый мужчина, которого я увидела за семь лет. – Когда он лишь уставился на меня, уточнила: – Первый живой мужчина. Я видела множество мертвых.

Он сузил глаза, приглядываясь ко мне заново, будто я была чем-то непонятным и подозрительным, что он только что соскреб с подошвы своего ботинка.

– Правильное обращение ко мне «Ваша Светлость». Я клирик, а не аббат.

Учетная книга с шумом захлопнулась, поднимая в воздух клубы пыли.

– Артемизия, – произнес он с неодобрением в голосе.

– Это имя не давали мне при рождении, Ваша Светлость. Матушка Кэтрин выбрала его для меня, когда я прибыла в монастырь. Это имя…

– Легендарной воительницы, – перебил он, выглядя слегка раздраженным. – Да, я в курсе. Почему ты не назвала имя, данное тебе при рождении?

Я не хотела отвечать. Не была готова сказать незнакомому человеку, что не хочу носить свое имя, потому что людям, которые дали мне его, я была не нужна.

– Не могла, – произнесла наконец. – Я не разговаривала больше года после своего прибытия сюда.

Священник откинулся назад, пристально изучая меня, но – к моему облегчению – больше не задавал никаких вопросов. Вместо этого достал из своей рясы шелковый платок, с помощью которого выбрал из стопки на столе небольшую деревянную шкатулку с замысловатой резьбой. Быстро вытолкнул ее между нами, словно желая покончить с этим как можно скорее, и я увидела в зеркальной инкрустации на ее поверхности свое отражение: белое, словно труп, с неряшливой черной косой, перекинутой через одно плечо.

– Формат аттестации может показаться тебе странным поначалу, но уверяю, это очень простой процесс. – Его голос звучал скучно, с оттенком раздражения. – Все, что тебе нужно сделать, это провести рукой над шкатулкой, вот так.

Он продемонстрировал, а затем отстранился, наблюдая за мной.

Я не понимала, как это могло быть настоящим испытанием. И подозревала, что он, должно быть, смеется надо мной. С опаской я протянула левую руку вперед, не обращая внимания на то, как пристально он взглянул на мои шрамы. По мере того, как мои пальцы приближались к шкатулке, воздух становился все холоднее, как вдруг…

Я погрузилась в холодную воду; из моего горла в беззвучном крике вырвалось бульканье. Я задыхалась от вонючей речной грязи, отчаянно нуждаясь в воздухе, и не имела возможности вздохнуть. Увлекая меня вниз, вокруг моих лодыжек обвивались скользкие водоросли; и по мере того, как я погружалась на глубину, пульс, бьющийся в моих ушах, становился все медленнее и медленнее…

Я отдернула руку. Поток ощущений тут же угас, сменившись бодрым потрескиванием огня и теплом камина. Я сосредоточилась на столе, желая ничего не показать на своем лице. В коробке находилась священная реликвия. Я почти видела ее: древняя, трухлявая кость, покоящаяся на бархатном ложе, бурлящая призрачной энергией. Я догадалась, что сущность, связанная с нею, была Утопшим, духом Второго Порядка того, кто когда-то утонул.

Теперь я поняла. Нас проверяли на способность ощущать реликвии. Священнику удалось так быстро отсеять других девушек, потому что для них шкатулка казалась совершенно обыкновенной, так же как большинство людей, касающихся усыпальницы святой Евгении, ощущали лишь безжизненный мрамор. Неудивительно, что та, первая, послушница выглядела такой растерянной.