Маргарет Роджерсон - Неопалимая

– Матильда пробралась в канцелярию на прошлой неделе и прочитала учетную книгу матушки Кэтрин. Артемизия действительно была одержима до того, как появилась здесь.

За этим заявлением последовало несколько вздохов ужаса. Маргарита пискнула:

– Чем? Там было написано, убила ли она кого-нибудь?

Несколько человек одновременно шикнули на нее.

– Не знаю, – сказала Франсин, когда шум стих, – но я бы не удивилась.

– Я уверена, что она кого-то убила. – Голос Маргариты звенел убежденностью. – Что, если именно поэтому семья никогда не навещает ее? Быть может, она прикончила их всех. Наверняка она убила много людей.

К этому моменту я уже перевернула труп на живот – с трудом, без чьей-либо помощи – и осматривала его ягодицы. Не хотела это слушать и размышляла, что бы такого можно было ответить, чтобы они прекратили. Наконец, в глубокой тишине, наступившей после рассуждений Маргариты, я произнесла:

– Хотела бы сказать, сколько, но я не считала.

Позади меня раздался хор вскриков.

– Девочки!

Все разом смолкли, кроме Маргариты, которая издала последнее неуверенное блеяние, прежде чем Франсин зажала ей рот рукой. Я видела, как это произошло, потому что подняла голову – проследить, как сестра Айрис спускается к нам из другого конца зала. Она шла, расправив плечи, строгая, в простом сером одеянии, без украшений, если не считать серебряного кулона с окулусом на шее и маленького кольца с лунным камнем, сверкавшего на фоне темно-коричневой кожи. Сестра Айрис вызывала всеобщий страх и уважение среди послушниц. И чем старше мы становились, тем больше к ужасу перед ней добавлялось и восхищения. Большинство из нас поняли, что, несмотря на ее суровые манеры и испепеляющий взгляд, она была доброжелательной. Однажды, когда Матильда тяжело заболела потницей, Айрис всю ночь просидела в лазарете, вытирая ей лоб и, вероятно, стращая девушку загробными тяготами, чтобы та не умирала.

Теперь она перевела взгляд на нас, задержав его на мне на пару секунд. Она благоволила мне, но знала, что крики устроили из-за меня. Я была виновата почти всегда.

– Позвольте напомнить вам всем, что через месяц из Бонсанта прибудет священник, чтобы оценить каждую из вас на предмет принятия в Круг. Возможно, вы захотите использовать свое время более разумно, потому что второго шанса покинуть Наймс у вас не будет, – заявила она резко.

Девушки переглянулись. Никто не хотел остаться в Наймсе и провести остаток жизни, ухаживая за трупами. Кроме меня.

Если бы меня избрали для получения высшего образования в Круге, мне пришлось бы разговаривать с людьми. Затем, после завершения обучения, меня посвятили бы в жрицы, что подразумевало бы общение с еще большим количеством людей, а также попытки разрешить их духовные проблемы. Это звучало ужасно – вероятно, я заставляла бы их плакать.

Никто не мог отрицать, что роль Серой Сестры подходила мне гораздо больше. Проведение посмертных ритуалов было важной работой, более полезной, чем безделье в золоченом кабинете в Бонсанте или Шантлере, которое только создавало лишнее беспокойство. Была у Серых Сестер еще одна обязанность, к которой я с нетерпением ожидала приступить. Они изучали доклады о детях со Зрением.

Я потерла шрамы на руках, уделив особое внимание тем местам, где ничего не чувствовала. Это напоминало прикосновение к ремню или чужой коже. Если бы кто-то искал повнимательнее, если бы меня нашли раньше…

Завалить аттестацию намеренно было бы сложной задачей. Едва ли священник сможет вытащить меня из Наймса силой.

Сестра Айрис наблюдала за мной так, словно точно знала, о чем я думаю.

– Я вижу, вы закончили осматривать тела. Артемизия, расскажи мне о своих заключениях.

Я посмотрела вниз.

– Он умер от лихорадки.

– Да?

– На его теле нет никаких следов, указывающих на смерть от травм или насильственных действий.

Я чувствовала, как другие девушки смотрят на меня, некоторые склоняются друг к другу, чтобы обменяться замечаниями. Я могла догадаться, что они говорят. Они обсуждали мое каменное, неулыбчивое выражение лица, мой ровный безэмоциональный голос.

Мало кто знал, что альтернатива была не лучше. Однажды я уже пробовала улыбнуться в зеркало, и результат оказался крайне плачевным.

– И? – спросила сестра Айрис, бросив на послушниц взгляд, который сразу же заставил их замолчать.

– Он молод, – продолжила я. – Вряд ли он пережил пароксизм сердца. Он был бы худее, если бы умер от истощающей болезни или дизентерии. Его язык и ногти не обесцвечены, так что отравление маловероятно. Но в его глазах есть лопнувшие вены, а железы опухли, что указывает на лихорадку.