Брайан Стейвли: Клинки императора

– Тут нет того, кто убил козу, – медленно заговорил он.

Снова удар.

– Разумеется, нет! Ты спугнул его. Или он сам ушел. В любом случае едва ли стоило ожидать, что дикое животное останется рядом со своей жертвой, если оно заслышало или почуяло человека.

– То есть мне нужно описать то, что должно быть здесь, но его нет.

– Думай про себя. Трепи языком, лишь когда есть что сказать.

Тан подкрепил свои слова еще тремя резкими ударами. Раны сочились кровью. Каден ощущал, как она стекает по спине: горячая, влажная и липкая. Ему доводилось переносить и более жестокие порки, но они всегда следовали за какой-то большой ошибкой, серьезным проступком. Никогда прежде его не били во время обычного разговора. Становилось все сложнее игнорировать боль, раздиравшую тело. Сделав над собой усилие, Каден мысленно вернулся к предмету обсуждения, – очевидно, не стоило рассчитывать, что Тан сжалится и прекратит избиение.

«Ты должен видеть то, чего нет…»

Типичная хинская белиберда. Однако, как часто бывало с подобной белибердой, скорее всего, она в итоге окажется правдой.

Каден еще раз детально просмотрел сама-ан. Все части тела козы были учтены, даже кишки, лежавшие кучей безжизненных бело-сизых веревок под брюхом животного. Мозга не было, однако Каден ясно нарисовал расколотый череп и показал место, откуда он был выбран. Что еще ожидал увидеть монах?

Он шел по следу козы, он забрался за ней в ущелье, и там…

– Следы! – произнес он, охваченный внезапным озарением. – Где следы того, кто убил козу?

– Вот это очень хороший вопрос, – отозвался Тан. – А они были?

Каден попытался вспомнить.

– Я не уверен. Их нет в сама-ане… но я думал в основном о козе.

– Похоже, твои хваленые золотые глаза видят не больше любых других.

Каден моргнул от неожиданности. Еще ни один умиал не упоминал в разговоре его глаза – это было почти как упомянуть о его отце или о его происхождении. У хин культивировалось полное равенство. Послушники были послушниками, ученики – учениками, а старшие монахи все были равны перед Пустым Богом. Тем не менее глаза Кадена действительно выделяли его среди других. Тан назвал их «золотыми», однако на самом деле его радужные оболочки сияли. Ребенком Каден часто смотрел в глаза своего отца – такие глаза были у всех аннурских императоров, – поражаясь тому, как они горят, постоянно меняя цвет. Порой они яростно пылали, как факел под порывом ветра, порой тихонько тлели темными красными углями. Его сестра Адер тоже обладала особенными глазами, хотя у нее они скорее искрились и вспыхивали, словно костер, разложенный из сырых прутиков. Будучи старшей среди детей императора, Адер редко останавливала свой яркий взгляд на младших братьях, а когда это случалось, он, как правило, сопровождался раздраженным сверканием. Согласно семейному преданию, светящиеся глаза были унаследованы от самой Интарры, Владычицы Света, принявшей человеческий облик много веков или тысячелетий назад – никто не знал наверняка, – чтобы соблазнить Каденова предка. Эти глаза были подтверждением того, что Каден – истинный наследник Нетесаного трона и будущий властелин самого Аннура. Империи, занимавшей два континента.

Монахов, разумеется, государственные дела интересовали не больше чем сама Интарра. Владычица Света была одной из старейших богов, старше Мешкента и Маата, старше даже Ананшаэля, Владыки Костей. От нее зависели путь солнца по небесному своду, дневной жар, таинственное сияние луны. И тем не менее, по словам монахов, она была всего лишь ребенком, играющим с огнем в просторных чертогах пустоты – безграничной, вечной пустоты, принадлежащей Пустому Богу. Однажды Каден должен будет вернуться в Аннур, чтобы занять свое место на Нетесаном троне, но пока, живя в Ашк-лане, он был всего лишь одним из учеников, обязанным трудиться до седьмого пота и повиноваться приказам. Чудесные глаза явно не спасали его от жестокого допроса Тана.

– Может, следы и были, – неуверенно заключил Каден. – Не могу сказать наверняка.

Какое-то время Тан молчал, и Каден уже подумал, что избиение вот-вот возобновится.

– Монахи слишком щадили тебя, – наконец проговорил Тан спокойным, но жестким голосом. – Я не повторю их ошибок.

Лишь позже, лежа без сна на своей койке и стараясь дышать потише, чтобы не разбередить боль в саднящей спине, Каден осознал, что сказал его новый умиал. Монахи. Так, словно Рампури Тан не был одним из них.

Даже несмотря на едкий соленый бриз, порывами налетавший с моря, от трупов воняло.