Храм Вечного Дитя, в котором проходило таинство, был ближайшим ко дворцу из всех храмов Вира, так что путь и к нему, и обратно мы предпочли проделать пешком, тем более вечерняя прохлада располагала, а множество фирских огоньков, освещающих дорогу, позволяли мне не бояться.
Со страхом темноты я познакомилась давно, еще в детстве, когда по нелепой случайности оказалась заперта в крошечной каморке, где хранились щетки и прочие хозяйственные принадлежности, и просидела там несколько часов, пока меня наконец не нашли. Когда выяснилось, что эта мелкая неприятность имела последствия, меня, конечно, быстро вылечили, казалось – насовсем.
А вот три дня назад, после представления, страх неожиданно вернулся. Я понимала, что держать подобное в себе глупо, нужно рассказать тому же Хале и избавиться от этой досадной неприятности. Но Пустая Клетка приходил в себя после представления, и беспокоить его не хотелось, так что я решила перетерпеть несколько дней. Можно было, конечно, поговорить с кем-то еще, с тем же Ивом или Риной, которая как раз осваивала свой дар лекаря душ, но… Глупо, но я стеснялась. Признаваться в слабостях и страхах Хале было просто: он старый, мудрый и при желании безо всяких признаний видел всех насквозь. Откровенничать же с кем-то еще – значило жаловаться и проявлять слабость, то есть было недостойно кесаря. А во мне и так недостает тех достоинств, которые полагается иметь на этой должности.
Сохранить обряд в тайне никто не пытался, поэтому обитатели Нижнего дворца спешили засвидетельствовать почтение. Не мне – своему новому правителю. Неизменно хмурый Стьёль резкими отрывистыми кивками и равнодушием встречал расшаркивания тех, кто четыре дня назад демонстративно не замечал существования принца-затворника. Лицо его было спокойным, и я пожалела, что не являюсь человеком Искры и не могу понять, о чем он думает и как относится к происходящему.
Нас проводили до покоев и тактично, без лишних слов и глупых напутствий, оставили наедине.
Спиной ощущая, что мужчина бесшумной тенью следует за мной, я решительно прошла прямо в спальню – и в растерянности замерла посреди комнаты. Решимости моей хватило ровно до этого места, а вот что делать дальше, я не имела ни малейшего понятия. Раздеться? Просто сесть на кровать? Или сначала нужно все-таки сходить в ванную?
В смятении я медленно обернулась к мужчине и с надеждой уставилась на него, не понимая, что говорить и стоит ли вообще это делать. Подробностей личной жизни Стьёля я не знала, только всевозможные слухи, но и поведение альмирца, и эти самые сплетни давали понять, что опыта у него заметно больше моего. Сказать-то он мне ничего не способен, но, может, хоть жестами объяснит, что нужно делать?
Командовать мужчина не спешил. Стоял в паре метров от меня, у входа, и глядел задумчиво, испытующе.
– Что теперь? – наконец нарушила я повисшую тишину. Голос прозвучал глухо и нетвердо, я торопливо облизала пересохшие губы.
Стьёль приблизился. Костяшками пальцев медленно очертил мою скулу, спустился к шее. Обеими руками огладил плечи, положил ладони мне на талию. Несколько мгновений стоял неподвижно, потом аккуратно расстегнул пряжку моего пояса.
Я вздрогнула. Он нахмурился. Опять, как в храме, бережно подцепил меня кончиками пальцев за подбородок, коснулся губами губ. Это прикосновение уже было знакомо, тут я знала, чего ожидать, поэтому на поцелуй ответила сразу. Но, почувствовав, как ладони мужчины скользят уже по моей коже под туникой, против воли напряглась и замерла, хотя ощущение не было неприятным, даже наоборот.
Замер и мужчина, прервал поцелуй, опять окинул меня задумчивым взглядом. Глубоко вздохнул, кажется, стиснув зубы.
– Извини, я… – начала я смущенно, но альмирец накрыл мои губы ладонью, призывая к молчанию, и качнул головой, даже пальцем погрозил.
Отстранился, развязал шейный платок, расстегнул темно-зеленый камзол и бросил его на сундук, оставшись в черной рубашке с широкими рукавами на манжетах. Тонкая ткань обрисовывала широкие плечи. Внимательно наблюдая за мной, Стьёль расстегнул манжеты, развязал ворот рубашки, рывком стянул ее через голову, оставшись в одних штанах.
Шрамы у него, как оказалось, имелись не только на лице. Пересекали ребра, грудь, а на плече и вовсе, похоже, был вырван кусок плоти. Все-таки красивый мужчина… был, до встречи с медведем. Кажется, прежде он был брюнетом – судя по черным бровям и ресницам. Наверное, грива его побелела тогда же, когда кожу расчертили шрамы.
Читать дальше