Мимо окна прошел станционный смотритель в шинели и фуражке. В руке он держал колокол, заливающийся, как кот, которому прищемили дверью хвост. Гаркнув очередное «Уэлихолн», служащий вокзала привел Виктора в чувство.
«Неизбежное, как говорит шеф, неизбежно, – подумал он, – поэтому или ты выпустишь тираж, или тебя сдадут в тираж – третьего не дано. Так что отрывай задницу от сиденья, Кэндл, и вперед».
– Вперед, – поморщился Виктор с презрением к самому себе и своей нерешительности.
Он поднялся рывком, будто бы отклеивая себя от сиденья. Мгновение – на пуговицы пиджака. Мгновение – на пальто. Шарф – спиралью вокруг шеи. Переместить шляпу с лампы на макушку, не забыть саквояж…
Виктор сошел с подножки на мощенный плиткой перрон и погрузился в утренний туман и паровозный пар. Он мгновенно утонул в толпе отправляющихся, встречающих, носильщиков с их вездесущими тележками и продавцов с их не менее вездесущими переносными лотками. И вдруг в этом шевелящемся в серых клубах многоголовом, многоногом и многочемоданном существе Виктор Кэндл увидел это лицо.
Было видно, что она заготовила совершенно иную реакцию – быть может, даже холодность, строгость и едкую обиду, – но стоило им встретиться взглядом, как на ее губах сразу же расплылась широкая улыбка, и Виктор вспомнил, почему в детстве называл ее лягушонком.
Правда, сейчас она мало чем напоминала ту костлявую, несуразную одиннадцатилетнюю девчонку, которую он оставил здесь семь лет назад. Перед ним стояла красивая девушка в узеньком бордовом пальтишке. Волосы цвета воронова крыла торчали длинными прядями-перьями из-под красной вязаной шапки. Больше Виктор ничего разглядеть не успел…
– Вик!
Она бросилась ему на шею с такой порывистостью, какая возникает лишь в последний момент и которую нельзя запланировать заранее.
Виктору стало неловко.
– Здравствуй, кроха Крис, – пробормотал он в ухо сестре – или, точнее, в прядь черных волос, закрывающих это ухо. – Я тоже очень рад тебя видеть, но обниматься с дорожной сумкой в руке, знаешь ли, не очень удобно.
Кристина Кэндл отстранилась и снова сделала «лягушонка».
– Занудой был – занудой и остался. А я-то думала, университет и Лондон тебя изменили!
– Боюсь, это им оказалось не под силу.
Люди вокруг толкались. Туфли ступали по ногам Виктора, чемоданы бились окованными углами в его бока. Порой кто-то бурчал «извините», но чаще пассажиры даже не замечали причиненных ими неудобств. На станции было слишком людно для такого маленького города, как Уэлихолн, и в основном перрон заполонили прибывшие. Виктор решил, что, как и он, они приехали к празднику, который только здесь, кажется, и умеют отмечать.
Сестра рассматривала его не моргая. Виктор потупил взгляд: он не мог долго смотреть в эти беспросветно черные глаза – такие же глаза, как у Нее.
– Ладно, пошли скорее отсюда.
Кристина подхватила тяжеленный саквояж брата и с показной легкостью потащила его прочь с перрона, мимо выплевывающих последних пассажиров вагонов, больших часов и билетных касс. Виктор следовал за сестрой, как собачонка на поводке, и они уже почти покинули здание вокзала, когда вдруг кое-что привлекло его внимание.
На одной из скамеек зала ожидания он заметил знакомую фигуру. Виктор мог бы поклясться, что видел остроконечную шляпу и блеснувшие плошки очков, но стоило между ним и бывшей попутчицей пройти какому-то торопящемуся пассажиру, как на том месте, где она только что вроде находилась, никого не оказалось.
– Эй! – раздался сопровождаемый щелчком пальцев возглас от дверей. Это Кристина пыталась привлечь его внимание. – Я понимаю, что ты домой не торопишься, но у меня еще дела в городе – нужно по дороге заехать за Крендельком.
– Твой ухажер? – невесело усмехнулся Виктор, подойдя к сестре. Вслед за ней он протиснулся через старую вращающуюся дверь. – Ты называешь его Кренделек? Как омерзительно мило…
– Ха! Можно сказать, ухажер – хлопот от него не меньше! – Кристина звонко рассмеялась. – Крендельком его называю только я. За то, что он ворует крендельки из блюда в гостиной. Вообще, он любит, когда его величают Коннелли, – он у нас птица тщеславная. Сейчас Кренделек у ветеринара – какая-то напасть с глазами. Отдали позавчера. Сегодня не только ты возвращаешься домой.
– Ты что, завела канарейку?
Округлившиеся глаза сестры можно было использовать в качестве двух печатей под документом, заверяющим, что Виктор – болван.
Читать дальше