Владимир Корн - Адъютор [litres]

«Нет, определенно стоит уехать отсюда на год, – размышлял я. – За это время в столице обязательно появятся новые герои. А там, глядишь, мне удастся избавиться от того, чтобы доказывать – самый героистый из них это я. И тогда получится зажить нормальной жизнью. Без того, что давно уже перестало горячить кровь и вызывать волнение: махать шпагой по каждому пустяку».

Набережная вскоре должна была закончиться. Дальше мне следовало повернуть, и подъем, который там начинался, наконец-то избавит от луж. Он находится сразу же после Дома Благочестия, и про себя я его иначе как Дом Прелюбодеяния не называл. Из-за своеобразной архитектуры, где каждый храм Дома увенчивали два одинаковых купола, и они вызывали у меня ассоциацию с женской грудью. Особенно в связи с тем, что на самой верхней точке куполов имелась крошечная крытая башенка.

Бешено мчавшаяся карета, разбрызгивающая грязную воду далеко в стороны, появилась из-за Дома, чьими куполами я время от времени любовался. Запряженная четверкой лошадей, она неслась во весь опор. Открытая, что ясно указывало, карета не фельдъегерская, везущая что-то срочное. То, что должны узнать как можно быстрей. Мор, война, землетрясение с множеством жертв или, что нисколько не лучше, – очередной бунт, а они в последнее время зачастили. Несомненно, возвращалась загулявшая компания из семи-восьми человек, которая решила кого-то почтить внезапным визитом. Мне ли об этом не знать! Когда и сам я, бывало, подставляя лицо свежему ветру, в надежде, что он сметет с меня хмель, мчался среди таких же гуляк. И так же радостно кричал, считая, что ради этого и стоит жить. Чтобы вскоре ввалиться к кому-нибудь в дом, оглашая его криками, поднять заспанного хозяина и продолжать веселиться теперь уже вместе с ним.

Времени вполне бы хватило, чтобы отойти подальше в сторону и не быть забрызганным грязной водой с головы до ног. Но как будто что-то подтолкнуло меня в спину.

И я, сделав несколько шагов вперед, скрестил руки на груди, задрав голову так, как будто любуюсь небом. А оно действительно того заслуживало. Яркое, голубое, еще не выгоревшее от летнего зноя, оно радовало своей чистотой, позабытой за последнее время, когда вечно было закрыто сизо-черными дождевыми тучами.

Стоял и думал: «Может произойти совсем дурацкая ситуация – меня не признают. Или признают, но не успеют взять в сторону. И тогда я буду мокрым и грязным настолько, что поневоле придется вернуться. И ведь предъявить претензии никому не получится, поскольку намеренно на них не смотрю и потому не смогу узнать никого. И что может быть глупее, как попытаться позже выяснить, кто это, поднимая за собой целые фонтаны воды, промчался по набережной Брикберса и окатил меня с ног до головы. А вообще, получишь заслуженно, Даниэль, – усмехнулся я. – Говорят, в Доме Милосердия именно так от гордыни и излечивают – в купелях с ледяной водой».

– Вас не забрызгало? – поинтересовался я у женщины, слыша за спиной испуганный женский визг, мужские крики, какой-то скрежет и треск.

Оставалось только надеяться, что карета не перевернулась: все-таки неприятности в виде грязного дождя не стоят человеческой жизни. Но нет, проехав какое-то время на правых колесах, карета встала на все. Что вызвало новые крики и визг. А затем она поехала дальше. Справедливости ради, теперь куда уже медленней. Чего, собственно, мы и добивались. Прохожих на набережной хватает, равно как и грязных луж.

– Нет-нет! – глядя на меня испуганно, ответила женщина. Что было понятно, это какой же надо внушить страх, чтобы управляющий каретой человек поступил так, как он и поступил. Рискуя получить увечья, не говоря уже о большем.

– И еще спасибо вам! Пауль, Клара, поблагодарите господина!

Не имею ничего против, ведь ради них и старался. Женщина, поняв, что потоков грязной воды не избежать, успела прикрыть детей полами плаща, как наседка цыплят. Оттуда они теперь и выглядывали. Мальчонка лет пяти и девочка года на три старше. Несомненно, наряженные в лучшее платье. Впрочем, как и их мать. Несложно догадаться, куда именно они направляются.

Сразу за поворотом расположен храм Пятиликого, и вскоре начнется служба. Та, на которую приходят обязательно всем семейством. Недаром же она называется Задружной. И тут одно из двух: либо мужа у нее нет, либо он тяжело болен.

– Спасибо, господин! – Дети как будто специально заучивали, чтобы поблагодарить одновременно.

Не за что меня благодарить. Пусть мой поступок будет извинением за все подобное, что когда-то совершил сам. И тут же себя одернул: «Даниэль, ты что, к смерти готовишься, решив все грехи отмолить? Так мало же будет! Как если бы от булки хлеба крошечку отщипнуть, – не пришло мне ничего лучшего для сравнения. – Прекращай. Но если уж начал, делай до конца».