А. К Ларквуд - Неназываемый [litres]

– Как она может узнать? – ответил Сетенай. – Ты поднялась на гору и не вернулась. Если бы настоятельница хотела удостовериться, что ты принесена богу в жертву, а не, скажем, сбежала с каким-то незнакомцем, пожалуй, ей следовало бы получше за тобой присматривать.

– Она может заметить ваше отсутствие, – заметила Ксорве и дерзко добавила: – Как и хранительница архивов.

Сетенай рассмеялся.

– Оранна только обрадуется моему уходу.

– Но все-таки как вы поступите, если она явится за мной?

– Тогда мне придется ее убить, – жизнерадостно ответил Сетенай. Он сидел на носу и смотрел на проплывающие мимо темные берега. – Ксорве, даже если она догадается, что ты жива, – даже если на нее снизойдет удивительное озарение, и она поймет, что ты со мной, – как она сможет нас отыскать? Мы уже очень далеко.

Они переплыли реку и в конце концов добрались до одних из Малых Врат Ошаара – зеленые, точно кошачьи глаза, они утопали в скале у подножия заросшей долины.

Ксорве доводилось слышать о Вратах и видеть их на картинках, но никогда собственными глазами. На картинке все было просто – кольцо зеленого огня, горящего внутри камня, достаточно большое, чтобы через отверстие можно было пройти – но в реальности Врата оказались куда больше и удивительнее, чем в воображении.

Шириной Малые Врата были в два человеческих роста, а исходивший от них мерцающий свет придавал земле и подлеску неестественно зеленый цвет. Всполохи жидкого света пробегали по их поверхности, напоминая колыхание листьев на ветру.

От Врат исходило легкое гудение, как от стеклянного колокола, по которому ударили один раз, но он продолжает вечно резонировать.

У Ксорве возникло неприятное ощущение, что ей, возможно, запрещено покидать Ошаар, но она постаралась выкинуть эту мысль из головы. Сетенай был прав: они уже очень далеко.

– Нужно просто пройти сквозь них? – спросила она. – Они обжигают?

Сетенай протянул к ней руку, мерцавшую в свете Врат, и Ксорве ухватилась за нее. Они вместе шагнули вперед, а затем закружились, будто две веточки в водопаде. Ксорве проваливалась в бездну, не чувствуя собственного веса.

Первым, что она услышала, когда они приземлились, был шум ветра. Ксорве подставила свободную руку – второй она накрепко вцепилась в Сетеная, – под воздушный поток. Какое-то время единственным, что она осознавала, был ветер под ладонью.

– Это Лабиринт Отголосков, – произнес Сетенай. Зрение потихоньку возвращалось, и она уставилась на Лабиринт, пытаясь разобраться в нем. Они стояли на выступе, а вниз резко уходила лощина, так глубоко, что туда не доходил свет. Из темноты проступали очертания скалистой тверди – они напоминали уродливых невест, укутанных фатой и кольцами тумана. Небо, будто яичная скорлупа, проглядывало фрагментами, – но не там, где полагается быть небу.

Сетенай указал на тропинку, змеившуюся вдоль скалы.

– Сюда, – сказал он – Это недалеко. Лабиринт – это просто остановка. Великий перевалочный пункт между мирами.

Ксорве кивнула, хотя не поняла ни слова, и последовала за ним. Он говорил о путешествиях по Лабиринту словно о передвижении на лошади или повозке. Ксорве знала, что через Лабиринт проходят, чтобы попасть в другие миры, чужие земли, опасные места, так непохожие на Ошаар, – но она и вообразить себе не могла ничего подобного.

Они шли и шли, и Ксорве задалась вопросом, что по меркам Сетеная означает недалеко . Это был самый долгий путь в ее жизни. Они миновали расселины под каменными арками и протискивались сквозь узкие проходы в скале. Они шагали по дну ущелья, в стенах которого высоко вверху, недостижимые, сверкали пещеры, похожие на огромные изумруды. Звук, который они издавали, словно пели друг другу над бездной, напоминал далекий хор. Ксорве поежилась.

Время от времени они устраивали передышку, и Ксорве спала. Как-то раз они увидели вдалеке корабль, проходивший сквозь Лабиринт: остов из отполированного дуба, надутые паруса, похожие на грибы. Будь они рядом, он показался бы Ксорве огромным и ярким, но туман Лабиринта приглушил его краски, и корабль миновал их в полнейшей тишине.

Из-за всех этих чудес она далеко не сразу поняла, что скучает по Дому Молчания. Ей не хватало ее кельи. Она скучала по распорядку дня: молитвам в определенные часы, подношениям богу, ужинам в трапезной и всему прочему. Она навсегда лишилась этого. Даже если бы она осталась, этому уже не бывать. Не забери ее с собой Сетенай, она была бы уже мертва.