Вадим Панов - Тёмные церемонии [litres]

– Да, была, – ответила девушка.

– Я так и подумал.

– О чём ты ещё подумал?

– О том, что такое решение нельзя принимать на эмоциях.

– У меня не осталось эмоций, – ровным голосом ответила Лисс. – Только злость.

– Это и есть эмоция.

– Нет.

– Самая опасная, – не обращая внимания на ответ девушки, продолжил Тыжеумер. – Злость очень сильно туманит голову. Почти как ненависть.

– И как любовь.

– И как она.

– То есть любовь тоже опасна?

– Как любая сильная эмоция.

– Поэтому ты их избегаешь?

Лисс надеялась смутить артефактора, но не получилось – Клопицкий обозначил улыбку, показав, что девушка всё поняла правильно, помолчал и мягко ответил:

– Сильные чувства способны сжечь дотла.

– Если держать их внутри, – очень тихо продолжила мысль девушка.

– Совершенно верно, – подтвердил Лёня. – Но если их выплеснуть – они исчезают, не оставив ничего, кроме ощущения пустоты.

– Хочешь сказать, что любое сильное чувство – это в первую очередь разум? – догадалась Лисс.

– Только разум. Только когда ты понимаешь, что переживаешь, когда осознаешь накрывшую тебя волну и радуешься ей – вот тогда чувства становятся настоящими.

– Ты их переживал? – осторожно спросила девушка.

– Давно.

– Любовь?

– Ненависть.

– Как у меня?

– Нет, Лиссет Кумар, нет… – рассмеялся артефактор. – В тебе нет ненависти к Альянсу, Агеме или вампирам. В тебе вообще нет ненависти. Ты явилась ко мне за справедливостью. И потому что хочешь хоть что-то изменить. Сама изменить. Своим решением. Своей силой. Своей смелостью. – Клопицкий помолчал. – Сама.

– Зачем ты завёл этот разговор? – после долгой паузы спросила девушка. – Зачем придумал экзамен? Точнее, зачем на самом деле ты его придумал?

– Я научу тебя всему, что знаю, – ответил Тыжеумер. – А если не успею – отдам все свои дневники. И книги, по которым учился. И я должен быть уверен, что однажды ты не плюнешь на моё наследство, не разменяешь его на производство артефактов любви.

– Почему я?

– Потому что ты не разменяешь себя на производство артефактов любви, – повторил Клопицкий, после чего поднялся, направился к двери и, не оборачиваясь, бросил: – Завтра в десять. И без опозданий.

– Подожди… – До Лисс только сейчас дошло, что, задумавшись о себе, она не задала главный вопрос. – Лёня! – Дверь захлопнулась. – Лёня! – Лисс подскочила к ней и попыталась открыть. Тщетно. – Лёня! Почему наследство?! Лёня!

Напрасно. Дверь не открывалась, на вопрос никто отвечать не собирался.

– Чёрт бы тебя побрал! – Лисс повернулась к сидящему на жёрдочке попугаю: – Киви! Почему наследство?!

Тишина.

– Киви! – Она подбежала к попугаю и замерла, увидев прикреплённую к жёрдочке табличку:

«Чучело Киви. Руками не трогать».

Муниципальный жилой дом

Москва, Украинский бульвар

Она открыла глаза и посмотрела в темноту. В никуда, потому что окна закрывали плотные шторы и в спальню не попадали ни отблески уличных фонарей, ни свет из окон дома напротив. Она любила спать в полной темноте, потому что отдыхала – по-настоящему отдыхала и высыпалась – только в ней. Даже тишина не была обязательным условием.

Только тьма.

И если в спальне царила тьма – как сейчас, – она никогда не просыпалась.

«Почему я проснулась?»

В её маленькой двухкомнатной квартире очень тихо. И прохладно: окно в гостиной приоткрыто, и слышится негромкое посвистывание ветра – в ночи поднялся, с вечера не было. Ветер ещё не холодный, но уже не летний, предвестник осени и скорой зимы. Выстудить квартиру ветер не сумел, просто опустил температуру до приятной для сна прохлады. Замечательной прохлады, которую так приятно ощущать, закутавшись в одеяло и выставив наружу только нос. Тело в тепле, голова в холоде, а утром окажется ясной и свежей…

«Почему я проснулась?»

Окно гостиной приоткрыто, но в этом нет ничего подозрительного или опасного: она живёт на пятом, далеко не последнем этаже, кто заберётся? Да и открыто окно не настежь, то есть птица не залетит, но тем не менее что-то заставило её открыть глаза.

«Почему я проснулась?»

Она поднялась и как была – в трусиках и маечке, даже не надев тапочки, – вышла в гостиную, едва освещённую призрачным городским светом, и подошла к окну.

«А холодом тянет прилично…»

В гостиной было куда прохладнее, чем в спальне, и она поняла, что окно придётся закрыть. Но перед этим внимательно оглядела спящий двор, ряд припаркованных автомобилей, пустынную детскую площадку. Несколько секунд вглядывалась в стоящие под деревьями лавочки, пытаясь понять, есть ли там мужские фигуры, решила, что показалось, и закрыла окно.