Генри Олди - Кукла-талисман

Представляю лицо господина Сэки, выслушивающего мой доклад! Лицо господина Цугавы я тоже представляю.

Масако- ками , Киннай- ками , я испытываю чувства, какие сложно назвать по имени. Но восхищение – в этом у меня нет сомнений. Ваш бой закончен; ваш бой продлится вечно. Во всяком случае, пока нож и меч лежат на алтаре, вы, Масако- ками , будете рваться на свободу из-под охраны мужа и его предков, а вы, Киннай- ками , будете сторожить жену без отдыха и сна.

Не знаю, как выглядит ад. Но догадываюсь.

– Я заслуживаю смерти…

Что это? Кто это?!

Он вошел в главную залу, прижимая к животу какой-то сверток. Сделал несколько шагов в алтарю, развернул циновку, которую принес с собой, постелил, опустился на колени. Ткнулся лбом в пол, выпрямился:

– Я виноват. Я воистину заслуживаю смерти.

Хасимото Ансэй, единственный сын господина Цугавы. Спокойный, строгий, холодный; весь словно клинок, обнаженный для схватки. Нижнее белое кимоно Ансэй носил так, словно это был наряд из узорчатой парчи. Таким я его еще не видел: больше похожим на сурового прапрадеда, каким тот явился в моем воображении, чем на избалованного юнца, знакомого мне по первому посещению усадьбы.

Меня он не заметил: я сидел без движения в дальнем темном углу, у него за спиной, готовый в любой момент сорваться с места.

– Я знаю, что мне снилось. Я видел подвиг моего предка.

Белая тень поднялась, приблизилась к алтарю. Взяла меч с подставки, обнажила, вернулась на циновку. Ножны остались на алтаре. Я превратился в стрелу на туго натянутой тетиве. Если это то, о чем я думаю – едва он отведет меч для удара, я пролечу расстояние, разделяющее нас, и упаду ему на спину, отбирая оружие. Возможно, мне удастся сделать это без схватки; если нет, повторится наш недавний бой, и пусть удача будет на моей стороне.

Мешать самураю, когда он решается на самоубийство – самое недостойное дело из всех, какие только можно вообразить. Неподобающее поведение, да? Ничего, перетерпим. Правительственного наказания за это нет, служебного – тоже. Семья Хасимото вряд ли захочет мне мстить за спасение сына господина Цугавы, а чужие порицания и упреки я снесу. В первый раз, что ли?

Неслыханная дерзость, немыслимая глупость…

– Этот бой в лесу, с разбойниками…

Он что, опять видит сон? Это невозможно!

– Прежде кошмары выветривались у меня из памяти, едва я просыпался. Но в этот раз я запомнил все до мельчайших подробностей! Горе мне! Я предпочел бы и дальше пребывать в неведеньи…

Во-первых, речь Ансэя вполне разумна, да и на спящего он не похож. Во-вторых, Масако- ками возлежит на алтаре, под охраной, а на шее Ансэя, когда он вошел, я заметил амулет. Уверен, это обычный амулет, который здесь носят все, а не злополучный любовный талисман. Я лично предупредил хозяина усадьбы, чтобы его у Ансэя отобрали, вернув на место оберег правильный, с благопожеланием и добрым богом Дзидзо.

– О Киннай-са́ма!

Ансэй обращался к прадеду, демонстрируя крайнюю степень уважения. Так священнослужитель величает божество, так слуга взывает к господину, так в официальном письме низший обращается к высшему.

– Досточтимый предок мой, образец самурая! Судьба поставила перед вами выбор, одна мысль о котором вгоняет меня, недостойного, в дрожь. Следуя пути воина, всецело отдавшись служению, вы бросились спасать господина, оставив жену в беде. Ваш поступок всегда будет путеводной звездой для истинных самураев. Мне стыдно признаться, но я не таков…

Что он говорит? В чем винит себя?!

– То, что вы, Киннай-сама, пережили наяву, я пережил во сне. Но это не умаляет моей вины. Что наша жизнь, если не сон? Я напал с мечом на дознавателя Рэйдена, будучи уверен, что нахожусь на лесной поляне и сражаюсь с разбойниками. Но не в покушении на гостя кроется моя вина. Я и не знал тогда, что это гость! Ни на миг я не усомнился, что предо мной разбойник. Значит, и ответ я должен держать по всей строгости нравственного закона.

Положив меч перед собой, он спустил кимоно с плеч, обнажился до пояса.

– Достопочтенный Киннай-сама! Делая выбор, реальный или мнимый, я опозорил вас и весь клан. Да, этого не видел никто, кроме духов моих уважаемых предков. И что с того? Вы выбрали спасение господина. Я же, грязное ничтожество, выбрал жену. Да, я кинулся спасать мою Масако, оставив князя в беде. Думаю, я поступил бы точно так же, случись все наяву. Повторись это тысячу раз, тысячу раз я бы предал господина ради спасения жены. Чем мне смыть этот позор? Только кровью!