Галина Гончарова: Азъ есмь Софья. Сестра

Она не увидит, как это деревце станет взрослым.

Женщина потерла лоб, стараясь отогнать даже призрак головной боли, и опять бросила взгляд на бумажку.

Той было совсем не место на роскошном столе из цельного дубового массива. Своим неряшливым желтовато-затрапезным видом она нарушала гармонию этого места.

В кабинете Софьи Романовны всегда царила чистота, темные панели из натурального дуба, блеск стекла и металла, классика и модерн смешивались в причудливых сочетаниях…

Так-то.

Тебе еще даже пятидесяти пяти нет. А жизнь уже кончена.

Выписка из истории болезни мрачно подтверждала это, лежа поверх миллионного контракта на постройку офисного здания.

Софья взяла ее двумя пальцами и спровадила в мусорное ведро. К черту!

Не желает она больше ни думать, ни помнить!

Хотя как тут забудешь?

Самым мерзким недостатком начальницы, по мнению всех работающих на фирме, была ее идеальная память. Она в жизни не пользовалась ежедневниками, но, не глядя в календарь, могла озвучить свое расписание на месяц вперед. Это неизменно повергало в ужас секретарш и заставляло их сомневаться в своей компетентности.

Пискнул селектор.

– Да?

– Софья Романовна, к вам Яблочкин, из бухгалтерии.

– Пусть войдет.

Появившегося на пороге молодого человека Софья Романовна встретила насмешливой улыбкой и своим фирменным взглядом голодной пираньи в климаксе.

Мужчина лет тридцати пяти заерзал, занервничал, совершенно по-детски вытер вспотевшие ладони о двухтысячедолларовые штаны и покраснел, понимая, что начальнице все это видно.

Наконец Софье надоела пауза, и она кивнула провинившемуся подчиненному на кресло.

– Садись, Алексей Батькович. В ногах правды нет, попробуем нащупать выше…

Мужчина рухнул в кресло. Признаки были весьма плохими. Всех, кто работал в фирме, Гарпия – так подчиненные ласково называли начальницу – помнила и в лицо, и по имени-отчеству. И если начинала вот так играть словами…

– А теперь расскажи мне, почему вовремя не были проплачены деньги за отделочные работы в здании у Ерохина?

Спустя двадцать минут Софья подписала приказ об увольнении, поморщилась…

Развелось блатной шушеры! Конечно, Яблочкин-старший будет недоволен, но утрется. Она и так из милости взяла сопляка на стажировку, терпела опоздания, хотя самой себе их никогда не позволяла, но чтобы загулять, прийти с похмелья и перепутать все документы… ей такие работники не нужны.

В мусор!

Из мусора нагло выглядывала противная бумажка грязновато-желтовато-серого цвета. И диагноз там был весьма неутешительный.

Опухоль головного мозга с множественными метастазами.

Неоперабельная.

Три-четыре месяца, максимум полгода жизни.

Обидно…

Женщина приподнялась на локтях, окинула взглядом палату… да, несомненно, это была палата, только больничным заведениям присущ этот неприятный запах – смесь хлорки, крови и человеческих страданий.

Она лежала на кровати, застеленной достаточно чистым бельем, в окно било солнце… Софья поморщилась.

– Где я?

Голос был отвратительно слабым и неуверенным, но говорить жестче не получалось – мешала пересохшая гортань и запекшиеся губы.

– Вы очнулись?

С кровати рядом поднялась женщина.

– Подождите минуту, я позову медсестру…

Софья честно пролежала целых три минуты, показавшиеся ей вечностью, но дольше медсестричка ждать себя не заставила. Девочка лет двадцати напоила Софью из специальной поилки с носиком, сообщила, что врач ушел пообедать, и объяснила ситуацию.

Софья находилась в самой обычной бюджетной клинике. В травматологии.

Она ехала по делам, вероятно, потеряла сознание за рулем и удачно вписалась в столб.

Удачно?

Да, это слово здесь наиболее уместно.

Никто не пострадал, включая и саму Софью. Машина, конечно, вдребезги, но «Мерседес» – марка надежная. Вытянула. Софья же получила еще и подушкой безопасности по голове, скорее всего у нее сотрясение мозга…

– Это когда мозги есть, – хмуро проворчала Софья.

Действительно, дохрабрился индюк до супа. Что бы ей стоило взять машину с водителем? Десяток барбосов в гараже фирмы груши кое-чем околачивает, а она вот… Ну нравилось, нравилось Софье самой водить машину, чувствовать силу и мощь покорного ей зверя.

У ее машин были имена, были свои характеры, судьбы, свой пол и возраст…

– Машина невосстановима?

– Простите, я не знаю.

Бедный «макс». «Мерседес» звали именно «максом». И кто сказал что машина – это мертвый набор деталей? Сами вы… три дня не умывались!