Мария Британ - Бояться нужно молча

Это неразумно.

Флешки Ларса были недоработанными. Душа Линды потеряла бо́льшую часть кода. После комнаты Правды я нашел у себя на столе записку: «Она будет жить».

«А ты – нет», – нацарапал я на обратной стороне.

Ларс смылся в город. Я настоял, чтобы Семерка его не обнуляла. Надеялся, что он попытается восстановить Линду. Но сколько я ему ни звонил – он не брал трубку.

Я готовился к новому эксперименту. Отправлял запросы на разрешение Семерке, но мне не отвечали. Я ждал. Совершенствовал методику, искал добровольцев. Ищеек ничего не устраивало.

– Давай отложим, – качал головой Такер. – Сейчас к тебе и так приковано слишком много внимания. Что, если не получится? Ты же понимаешь, какие будут последствия?

Я психовал.

Исследования увлекали, вели за собой по бесконечному коридору, заставляли бежать. И я поддавался. Чтобы жить и ни о чем не думать.

В метаниях прошло десять лет. Меня нагружали мелкой работой в лаборатории и отчетами, только бы я забыл о больных. Я часто ездил в город, к Ларсу, но тот никогда не открывал мне. И тогда я сунул ему под дверь его же записку.

«Ты не будешь жить».

Я снова отослал Такеру запрос и вскоре получил девяносто шестой отказ. В тот вечер во мне что-то надломилось. Я перестал бояться. Это был мой мир. А законы – чужие. Несправедливо.

Я провел операцию втайне ото всех. Ночью. И вновь ошибся. Молодой парнишка обнулился сразу после того, как я вживил ему новый индикатор.

Такеру сообщили утром. Нужно ли говорить, что он был в бешенстве?

Меня не просто выгнали. Мою базу данных поставили на учет, а в список законов добавили еще один, адресованный лишь мне: запрет на выезд из города. Перешагну черту – обнулюсь.

В то утро Семерка обсуждала и другую проблему: четырнадцатилетний мальчишка взломал систему третьего блока.

К счастью, у меня была пара часов, чтобы замять скандал. Ник отправился со мной. Мы поселились в городе, в старом офисе, где двадцать лет назад я проводил квесты.

Насчет родителей Линды… я боялся, но сказать пришлось. Они жили на окраине. Мы пересекались нечасто, а после случившегося – и того реже. Со своими я общаюсь до сих пор, хоть и ловлю время от времени их испуганные взгляды.

Миллион раз я пытался связаться с Такером, слал ему новые разработки, но тот молчал. И тогда я заводил мотор хот-рода и несся навстречу ночи.

Чтобы дышать.

Без нее. Без нашего ребенка. Без друга.

Без себя.

Я сижу на табурете и гипнотизирую отражение в зеркале. Расчесываюсь. Волосы выпалываются не хуже сухой травы. Седые и каштановые клочья переплетаются между зубцами гребня. Странное зрелище. Словно молодость борется со старостью.

На щеке краснеет новая гематома. Она появилась вчера, после рассказа Оскара. Расплылась потрепанной птицей, чтобы я не забывала о женщине, обожавшей хот-роды. И о мужчинах, для которых она превратилась в центр экспериментов. В солнышко.

Я подключаю к запястью флешку – Утешители приносят дозу по утрам. Они заботятся о нас, Последних, и ждут, когда мы обнулимся. С сущностями хлопот меньше.

Лучи пробиваются сквозь закрытые жалюзи. Палата пронизана яркими полосками, точно помехами. Скоро все зарябит. Я рассыплюсь на тысячи серых точечек, и кто-то переключит канал. Кто-то будет есть печенье и хохотать над шутками в подростковом сериале, а я умру здесь, заключенная в рамки его телевизора.

Я не спала всю ночь – из-за двоих друзей, ломающих жизни. И думала, думала, что, наверное, у нас новая патология, не изученная Утешителями. «Нечаянно» – так бы я ее назвала.

Я пропустила завтрак. Рене приглашала меня на тренировку, но я сослалась на плохое самочувствие.

Утром наша недокоманда собралась в сетевой комнате. С Оскаром. Мы готовились к главному квесту. Просчитывали все до секунд, до количества прыжков и частоты сердцебиений.

Мысли трескались, сочились страхами, обескровливались. Чтобы успокоиться, я смотрела на Ника, питалась его бодростью и силой. Он выдержал эксперимент Оскара, и я молилась, чтобы выдержали остальные.

Раздается короткий стук. Размышления, мелкими чаинками осевшие во мне, начинают предательски кружиться. Там, в коридоре, кто-то напуган. Кто-то сомневается, что выбрал ту дверь.

В палату проскальзывает Рене. Брови нахмурены, губы сжаты, пальцы теребят седой локон.

– Как ты? – Она улыбается – пытается меня утешить.

– Все в порядке. – Я откладываю расческу. – А… у вас?