Кристель Дабо - Тайны Полюса [litres с оптимизированной обложкой]

Офелии на мгновение показалось, что Торн теряет равновесие и сейчас рухнет на пол. Его лицо стало иссиня-бледным; он не отрываясь смотрел на свою молодую мать, еще не изгнанную, не лишенную памяти.

– Будь Попечителем моего сына, – сказал Тысячеликий. – Стань на Полюсе моими ушами и глазами. Помоги мне вывести эту Семью на дорогую порогу… на правильную дорогу. Стань моим любимейшим сыном среди всех.

Офелию обуяла ярость. Произносить такие слова, приняв образ матери, было слишком жестоко. Тысячеликий улыбнулся, но в этом изгибе красивых женских губ не было ничего человеческого.

– Ну, что скажешь, мой мальчик? Должен ли я просить Одина помиловать тебя? Готов ли ты отдать мне свою жизнь или предпочитаешь смерть?

– Что я скажу? – переспросил Торн.

Офелия широко раскрыла глаза, увидев, как он достает из кармана пистолет и целится в Тысячеликого. Другой рукой он ухватился за стол, который задрожал под его напряженными пальцами.

– Я думаю, что для человечества настал момент вернуть себе игральные кости.

Тысячеликий, не мигая, смотрел на ствол пистолета.

– Значит, ты не понял, мой мальчик? Человечество – это я.

– Чушь! – выдавил Торн сквозь зубы. – Вы воспроизводите внешность и силу других, чтобы лучше скрыть свое собственное лицо и свою слабость. Теперь я понял, почему Хильдегард отгородила себя лентой безопасности, – добавил он яростным шепотом. – Вы зарились на ее власть над пространством, ведь так? Вы ей завидовали, потому что сами этого не умеете. Вы не все-

сильны.

Офелия отпрянула, услышав грохот. Торн выстрелил прямо в лицо своей матери. Оцепенение девушки сменилось ужасом, когда Тысячеликий скосил глаза к татуировке посреди лба – туда, куда вошла пуля. Из отверстия не вытекло ни одной капли крови, и оно мгновенно заросло.

– Ты разочаровываешь меня так же, как твоя мать. Так же, как Один.

Торн пришел в бешенство. Он выстрелил второй раз, потом еще и еще, пока не кончились пули. Каждый раз он целился в Тысячеликого, но пули тонули в его теле, как в воде.

Когда Торн перестал стрелять, Тысячеликий встал со стула; несмотря на платье, в его движениях уже не было ничего женского.

– Значит, война, – вздохнул он. – Вечная война. Что же мне делать, чтобы избавить свое потомство от этой пагубной страсти?

Торн отшвырнул пистолет, схватил Офелию за шарф и оттолкнул ее изо всех сил.

– Уйдите!

Не дав Тысячеликому опомниться, Торн оперся обеими руками о стол и выпустил когти – самое грозное свое оружие. Через несколько секунд лицо, шея и руки «матери» покрылись зияющими ранами, как будто десятки невидимых ножниц искромсали кожу в тех местах, где она не была прикрыта одеждой. Едва одна рана затягивалась, как рядом тут же возникала другая, из которой ручьями текла кровь. Когти Торна наносили такие глубокие порезы, что местами рассекали даже мышцы. Но способность Тысячеликого к регенерации была настолько сильна, что его тело непрерывно восстанавливалось.

Прижавшись к стене, Офелия короткими незаметными шажками пробиралась к телефонному аппарату. Она впервые видела смертоносную силу Драконов и не могла бы сказать, кто ее больше пугал – Торн или Тысячеликий. Сейчас она казалась себе ничтожным созданием, угодившим в клещи между силами творения и силами разрушения.

Наконец Офелии удалось добраться до телефона. Она сняла трубку, чтобы позвать на помощь и упросить надзирателей открыть дверь, но услышала в трубке лишь звук собственного голоса. Телефон не работал. Сердце ее замерло, когда она посмотрела в глаза своему отражению на золотой поверхности стены. Она видела себя и Торна, больше никого. Неужели у Тысячеликого не было отражения?

Офелия не успела задуматься об этом. Какая-то сила, похожая на жестокий шквал, прижала ее к стене. Она уткнулась щекой в холодный металл. Очки погнулись. Рука, обернутая шарфом, уперлась в живот. Девушка вдруг почувствовала себя булавкой, прилипшей к магниту. Телефонную трубку в ее руке тоже прижимало к стене, и она расплющивала ей пальцы.

Вся мебель разлетелась по углам, с металлическим лязгом опрокинулась кровать, стулья намертво прилипли к потолку, а стол застрял ножками в решетке. Только настольная лампа, вращая абажуром, плыла в воздухе на своем электрическом шнуре, как воздушный шар на праздничном гулянье. Она отбрасывала дрожащий свет на Тысячеликого, который теперь превратился в ребенка с выбритой головой, характерной для Циклопов, повелителей магнетизма.