Иван Вологдин - Война орденов. Время Орды

— Я понимаю твой гнев, Гамаюн. Ты никогда меня не простишь. Об этом я просить не смею. Но тебя же предупреждали по-хорошему! Ты чересчур сильно поднял гордую голову и стал опасен даже Сету, а он чересчур опытный игрок, чтобы допускать твою присутствие на шахматной доске! Особенно, после пробуждения Кладенца. Особенно после отказа служить ему! Так что ты сам выписал себе смертельный приговор. Себе. Ордену. И своей возлюбленной с детьми.

— Кана! — прошептал я, понимая всю невозможную несправедливость текущего положения дел, — да я тебя…

Это был абсолютно новый уровень владения собственным кристаллом. Новый уровень способностей и возможностей, подхлёстнутый небывалой волной гнева, страха и отчаяния.

Грани кристалла закипели, чернея на глазах. Мне даже не нужно было шевелить руками.

Гули вспыхнули, обращаясь в пепел, разлетаясь прахом вместе с вековыми стволами берёз, и даже Варвара ничего не смогла противопоставить волне чёрного огня, получив тяжелые ожоги лица и тела. Успев выставить почти бесполезную защиту, она была далеко отброшена вглубь леса, рухнув без сознания в колючие кусты.

С ней я мог разобраться немедленно, но… Кана! Вот о ком я истинно беспокоился.

Я никогда не телепортировался по памяти, да еще на столь большие расстояния. Свои появлением, слегка не вписавшись в обеденный зал терема Мстислава, я обрушил потолок, разворотив часть стены, и абсолютно целым выбрался во двор, в ореоле мёртвого пламени.

Я был безумен, а поэтому видел намного дальше и намного глубже, чем обычно. Но я опоздал. Кана висела во дворе, на воротах, в назидание всем прочим врагам и союзникам Мстислава, вместе с изрубленными ведунами, охранявшими её.

Сняв любимую с ворот, обрубив ударом Кладенца веревку, обвившую нежную шею, я с собственной женой на руках шел по терему, выжигая любого, кто вставал на моём пути.

Мстислава я чувствовал. Он забился в погреб, и дико смердя страхом, молился своему Богу. Тщетно. Я был его Богом в этот момент.

Погибал он медленно и страшно, провариваясь, распадаясь по частям под дикий вой и плач сорванной глотки.

Насытившись местью, чувствуя, что пылающий терем вот-вот обрушиться, похоронив меня под обломками, я совершил еще более невозможный поступок, перекинувшись в Рязанское княжество, в саму цитадель Ордена, во внутренний двор где с треснувшим и абсолютно чёрным кристаллом всё еще сжимал в руках горсть пепла, оставшуюся вместо тела любимой.

И здесь был враг. Невозбранной оставался только кремль, опоясывающий древнюю обсерваторию. Пригород, всё прочее пространство цитадели Ордена, обуяло пляшущее пламя, которое потешаясь над людским горем, длинными языками поднималось над стеной.

Как символ целой эпохи разбитых надежд, телескоп обсерватории был оплавлен и искореженной трубой, блестя остатками драгоценного стекла, мертвым, чёрным провалом смотрел в дневное небо.

Подняться по ступеням самостоятельно я уже не сумел, благо, что в абсолютно пустой обсерватории, случайным образом оказались несколько послушников, которые несли внутрь каменных помещений очередного раненного со стены, пораженного стрелой в ногу.

Именно они, следующим заходом, доставили меня в келью, уложив на чистые перины.

Весть о моём неожиданном возвращении быстро разнеслась среди рядов защитников, приподнимая дух, и уже спустя пятнадцать минут, после того, как моё измученное, покрытое потом и грязью, тело, коснулось кровати, подле меня уже стоял последний Хранитель обсерватории, с полным докладом о текущем, плачевном положении дел:

— Мы почувствовали неладное, и подняли тревогу, — мрачно поведал мне о недавних событиях выживший Феофан, — не смотря на то, что передние дозоры сплоховали, позволив наступающим монголам вырезать их без сигнала тревоги.

Голова Феофана была перевязана чистым тряпьем с потеками крови, а на правом глазу красовался огромный, кровавый синяк. Тем не менее, вопреки грозной обстановке, одет он был, как и всегда, то есть в длинный, просторный халат учёного.

— Выдало тысячу «бешенных» то, что обычная баба за водой пошла и издали завидела, как вырезают дозорных. Она тревогу и подняла. Пригород потеряли сразу. Крепость взяли, спустя два часа беспрерывного штурма. На стены лезли все — и шаманы, собранные со всех концов Монголии, и сами «бешенные», которые не бояться ровным счётом ничего. Ни бога, ни чёрта. Первый штурм погас у кремля, ценой неимоверных потерь среди личного состава. В том числе и Сергий пал у ворот, пытаясь противопоставить свою силу силе самого Сета. И он здесь, друг мой. А значит наше поражение — вопрос ближайших часов.