Александр Шапочкин - Исход [litres]

«Странно у них здесь всё устроено… – мысленно вздохнул я. – Вот у нас, если с ним вдруг заговорил бы бог, да хотя бы макаронный монстр, человек бы подорвался выполнять не раздумывая. А у эльфов и не понять, кто важнее – богиня или какой-то там матриарх. Ещё чуть-чуть, и Янка реально бы метнулась в эту дурацкую рощу, выполнять приказ, который был даден даже не ей. Или вот какие-то пердуны-церковники решают, выдавать ли вполне себе материальное божество замуж или нет…»

– Значит, говоришь, что здесь сейчас никого нет? – я окинул взглядом величественное здание храма, увенчанное пятью башнями.

Здание было, конечно, великолепно, но почти из-под самых его стен немного давило на психику своей монументальностью, которую с этой точки вовсе не облегчали изысканные рельефы и многочисленные стрельчатые арки. Впрочем, не сказал бы, что это ощущение было неприятным.

– Матриарх где-то здесь, – поправила меня девушка. – Она не может покидать территорию храмового комплекса.

– Не может? – я встрепенутся. – В смысле физически не может или какое-то очередное табу?

– Э-э-э… та-бу?

– Запрет.

– Ну да, именно он! Это же логично – ведь она поклоняется мёртвому богу, – важно кивнула Яна. – Так что ей запрещено покидать это место, если она не хочет, чтобы её лишили права пользоваться силами Иви. За всё нужно платить. В том числе и за власть! Так, прошлая первожрица Пресветлого Вива покинула старый храм во время эвакуации. Она с честью довела народ до нового дома, после чего была выбрана нынешняя.

– Вот оно как, значится… – протянул я, и мы переглянулись с Ворониным.

– И куда наша дамочка соизволила путешествовать, отослав всех своих подчинённых? – правильно поняв мой взгляд, протянул майор, но второй вариант озвучивать не стал.

– Этого не может… – Глазки у наивного ушастика стали большими-большими.

– Или что, скорее всего, – поспешил добавить я, опять поймав взгляд Иван Иваныча, – вопрос в том, кто, собственно, посещал матриарха в отсутствие служителей и забыл прикрыть за собой дверь. Хозяева обычно либо распахивают ворота на полную, либо закрывают, пусть они и остаются незапертыми.

«Спасибо, мужик! – мысленно даже расчувствовался я. – Что позволяешь именно мне блеснуть умом перед девочкой!»

– Но… Но… Тогда нам нужно спешить! – вновь заволновалась Яна. – Быть может…

– Подожди, – я почти машинально задрал лицо к небу и спросил: – Иви, а ты ничего нам не хочешь сказать?

– Идите в главный зал, – произнесла Яна голосом своей небесной покровительницы, сверкнув золотом в глазах. – Там и поговорим!

Подхватив под спину слегка покачнувшуюся девушку, чьи радужки приняли естественный цвет, я хотел было спросить у неё, куда нам собственно идти, но она сама, тряхнув головой, схватив меня за руку, потянула за собой к центральному входу в храм. В отличие от небольшого и уютного дворика, засаженного цветами и необычными деревьями, имевшими нежно-голубую листву, этот комплекс был воистину огромен. Широкие пустые коридоры, замощённые мягко светящимся золотистым камнем, с каждым шагом словно бы наполнялись музыкой, буквально льющейся из-под наших ног.

Стоило только наступить на любую из напольных плит, как она издавала негромкую трель, которая тут же сплеталась с другими в негромкую затейливую композицию, очень гармонично дополняя её, от чего создавалось странное впечатление присутствия фоновой мелодии, совсем как в компьютерных играх. К господину Сафронову не ходи – сделаны эти каменные аналоги «соловьиных полов» были с помощью какой-то очень хитрой магии. Наигрываемый нашими шагами мотив был довольно жизнерадостным и словно бы нёс в себе послание: «Иди вперёд! Не волнуйся! Всё будет хорошо!» Однако это впечатление сильно смазывалось из-за гулкого эха пустых безлюдных коридоров, несмотря на всю красоту своей отделки, будто лишённых жизни, от чего сам храм казался древними, просто хорошо сохранившимися руинами.

С уверенностью вышедшего на боевой курс тяжёлого танка Янка тащила нас длинными, запутанными переходами, какими-то аркадами и бесконечными чередами залов. В них музыка прервалась, и только звонкий топот наших шагов эхом метался от стены к стене и исчезал среди скульптур и барельефов, покрывавших их стены. На них искусным резцом мастера изображалась то мирная, полная радости и веселья, жизнь эльфийских семей, в которую обязательно вплетались картины сражений и смерти, то ужасы войны, боль, скорбь и страдания, в которых всегда находилось место для чего-то доброго и вечного.